Флейшман в беде

– Нет, я имею в виду – снаружи. Внизу, на улице. Мне надоело. Я хочу жить, – она улыбнулась, ища в его глазах подтверждения, что для него это колоссальный подарок.

А! Так вот что в ней изменилось. Она одета – одета для улицы. Джинсы, сапожки на высоких каблуках, джинсовая рубашка без рукавов и крупные золотые украшения.

– Ты уверена? – переспросил он.

Они вышли из подъезда и впервые оказались на улице вместе. Нагид была на дюйм выше него. Раньше он этого не осознавал. Она шла медленно. Когда они вышли из вестибюля на улицу, она осторожно взяла его за руку. Они пошли в тайский ресторан, откуда однажды заказывали еду с доставкой. Был час дня, и свободных столиков внутри не нашлось. Они ели снаружи, прямо у всех на виду.

– А ты с самого детства хотел стать врачом?

Он начал отвечать, но сам в это время думал: боже, какой идиотский вопрос. Можно подумать, мы на свидании в 1992 году. Вежливая светская беседа. Они как будто снова стали незнакомцами.

Он наблюдал, как она просматривает меню. Он едва не начал объяснять ей, что там что, но вовремя остановился. Ему все время приходилось напоминать себе, что она не первый раз выходит в окружающий мир. На лбу у нее были три горизонтальные складки, которых он не замечал раньше. Может, освещение у нее в спальне было не очень удачное. А может, как раз очень удачное, смотря для чего. Присмотревшись, он заметил у нее на висках седые корни длиной сантиметра два. Она говорила, что ей сорок пять. Может, на самом деле ей сорок восемь, а это уже почти пятьдесят.

Он спросил, работала ли она когда-нибудь. Она сказала, что нет, но это ничего, потому что она никогда и не хотела работать. У нее есть диплом бухгалтера, но бухгалтерия – это ужасно скучно. Ей нравится дизайн костюмов, но туда, судя по всему, очень трудно пробиться. Тоби не знал, что на это отвечать.

– А у тебя есть какие-нибудь интересы? Хобби?

Она засмеялась:

– Конечно, у меня есть интересы. Я много читаю. У меня есть хобби. В прошлом году я прошла курс рисования в Метрополитен-музее. Там было интересно; нам все время рассказывали про тени. Я думаю еще пройти курс живописи.

Тоби никак не мог придумать связанный с этим вопрос, который не звучал бы снисходительно. Потому что, если честно, именно так он себя и чувствовал по отношению к ней. Снисходительно.

– Это что-то, – сказала она.

– Ну и как тебе?

– Страшно. И еще – как будто так и надо.

Она потянулась через стол и взяла его за руку. Он сжал ее пальцы в ответ. Он никогда не замечал, что у нее такие волосатые руки. Темные густые волосы ближе к запястью становились жесткими, как у мужчины.

Он попытался смотреть ей в глаза, но вдруг понял, что она ему неприятна. Что он здесь делает? Что же ему в ней раньше так нравилось? Она говорила – нескончаемый пресный поток поверхностной болтовни: Париж, уроки танцев, которые она подумывает брать. Он кивал и ел, но до конца обеда не сказал ни слова, и она тоже замолчала. Она уловила его раздражение, снова растерялась и застеснялась. Его уколола совесть, но солнечный свет – это дело такое: он показывает то, чего ты в темноте не видел.

Во всяком случае, так мысленно говорил себе Тоби, пока они прощались. Они встали на тротуаре, он потряс ее руку и показал пальцем на телефон, притворяясь, что его срочно вызывают в больницу. Быстро двинулся в сторону, противоположную ее зданию, и не остановился, пока не завернул за угол.

– Так что же случилось? – спросила я Тоби по телефону. Мне очень понравилась история Нагид – пленницы, которая пытается обрести свободу, тайно трахая у себя в квартире первых попавшихся мужчин. Это было как неприличная волшебная сказка.

– Она просто оказалась не такой, какой я ее считал, – сказал он.

– А какой?

– Обыкновенной.

Я ехала в город. Поезд вот-вот должен был войти в туннель.

– Мне надо бежать, – сказала я.

– Хорошо, потом поговорим.

– Скажи, а ты никогда не думал, что ты большая сволочь?

Но он меня уже не слышал. Я столкнулась с Рэйчел вчера, а сегодня снова поехала в город, чтобы отвести ее к врачу. Врач сказал, что с ней все в порядке, она просто обезвожена и сильно утомлена. Он подержал ее под капельницей, а потом отправил домой, снабдив антидепрессантами и снотворным.

– И это всё? – спросила я.

– Ну, похоже, ей нужен хороший психотерапевт. Но в остальном она здорова.

Я привела ее обратно домой и снова присела на кровать. В компьютере оставались открытыми страницы лос-анджелесских риелторов.

Позвонили в дверь. В квартиру вошла усталая молодая женщина – Симона, ассистентка Рэйчел, – с охапкой коричневых картонных папок.

– Нужно все это подписать, – сказала Симона. – И спланировать вашу следующую неделю.

Рэйчел встала, чтобы найти ручку, которая всегда приносила ей удачу.

– Как вы там были без нее? – спросила я.

– Просто катастрофа. Мне удалось почти всех убедить, что у нее в семье произошло несчастье и ее нельзя беспокоить.

– Но у нее ничего не произошло.

– Да, но это единственная причина, по которой люди могут такое простить.

– Надеюсь, она ценит вашу преданность, – сказала я.