Флейта

Ворнан встал с кресла, подал мне руку, и мы вышли через тесную прихожую, где положено встречать мужа с работы, на новое крыльцо с двумя коваными фонариками, обошли дом и встали напротив чудовища.

Только тогда заговорил.

— Помни, кто ты, — сказал он, — а теперь идем.

Я хотела обернуться. Вспомнила, как шла, когда за мной явились, чтобы судить, и что не попрощалась с домом, хотя тогда почти не слышала его и не понимала.

— Нет, — Нар обнял руками мое лицо, удерживая в капкане горячих ладоней и смотрел огнем из глаз, — не оборачивайся, не оставляй слез на пороге, не обрывай прощальным взглядом дороги назад. Оборачивается тот, кто может не вернуться.

— Но ведь ты сам всегда...

— Не всегда, — улыбнулся он и снова взял меня за руку.

И мы шагнули за кольцо из роз на улицу, где ждал илфирин.

13

Плоский холм, круг из камней. Туман низом, такой плотный, что кажется, ступаешь по вате. За спиной деревянные доски настила, вдоль которого на растянутой между вешками невидимой нити покачиваются бумажные фонари с тлеющими внутри потерянными душами, что пришли на зов флейты, но оказались не годны и остались указывать путь. Зеленоватые, тускло-синие, желтые…

— Блудная душа спрятала искру заемной кровью и привела с собой пламенную тварь, — пропел Вечный Музыкант, и его голос ударил по мне набатом, оглушая, выжимая из глаз слезу ужаса и благоговения, желая чтобы я упала на колени, как в прошлый раз, но теперь за моей спиной были крылья, что держат меня на краю.

— Но я позвал и ты пришла, золотая. И принесла свой колючий звездный свет.

— Я хочу… Мы хотим, чтобы ты ушел.

Он рассмеялся. По крыльями тишины, что стояла за мной прошла судорога и илфирин удовлетворенно кивнул.

— Твоя тварь сильна, но не сильнее меня… Элена

Зазвенели, натягиваясь до предела, струны, связывающие меня с миром… с мирами, я задыхалась от счастья и омерзения, но яростное пламя пело во мне тишиной, заглушая музыку его голоса.

— Вы не в праве меня просить, — продолжил он. — Ты — чужая душа, он — клетка из огня для сути великого, а я — кость от плоти этого мира, его дитя. Как то, что ты носишь за щитом тьмы и крови. Ваш ребенок смог бы меня просить, но не вы. А теперь, раз ты пришла на зов, но не годишься стать частью меня, ты станешь самым ярким светочем на пути ко мне.

— Не много ли ты хочешь? — процедил сквозь зубы Нар, до боли сжимающий мои пальцы.

— Нет, — улыбнулся илфирин. — Только то, что мое. То, что пришло на мой зов, темное пламя.

И Нар опустил меня, выходя вперед, распугивая зыбь под ногами алыми искрами и раскрывающимися за спиной обсидиановыми лезвиями. А шагнув, посмотрел через плечо, как смотрел всегда: глаз-свеча, острый нос клювом и бегущие по коже, закрывая ее в плотный панцирь, черные перья с огненной кромкой.

— Я не отдам, — гневным клекотом и гулом вырвалось из измененной груди, и одна воля и сила столкнулась с другой.

Вспыхнуло. И погасло.

Мир пошел трещинами, распадаясь на осколки, и сложился заново.

Иначе.

Темно…

Холодно…

Мне холодно…

Где ты?...

Нарэ…

Тишина умеет не только петь. Тишина умеет немо кричать от боли.

Человек лежал на сырой траве, неестественно вывернув шею, будто смотрел через плечо. Круглый темный глаз, острый нос клювом. Туман осторожно касался лица и плеч, и сначала одергивал щупальца, будто обжигаясь, а потом осмелел, обволакивая.

…Та тварь, что зовет тебя, сильна, но не сильнее меня…

…Помни, кто ты…

Я помню, кто я. Помню, кто МЫ — Нарэ… Элена… Бесконечное продолжение друг друга.

Я зажмурилась, но слезы все равно просочились. Вода — она такая, даже если она — свет.

Чудовище смотрело спокойно. Оно знало, что победит, и победило. Оно ждало, что я подойду сама, и я подошла.

Чудовище хотело мой свет. Оно было голодно и хотело жить. Как тот не-мертвый ребенок у фонтана.

Чудовище протянуло руку, погладило меня по лицу, приподняло мой подбородок и потянулось к моим губам, чтобы взять.

А потом кто-то далекий сказал:

— Сияй!

И я вспыхнула. У меня много света. А еще у меня звездная бархатная тьма с изнанки крыльев. И маленькая теплая искра.

Сколько нужно света, чтобы избавиться от тьмы? Весь свет… Могу и отдать. Ведь ему так холодно. А у меня есть, где согреться. У меня есть яростный огонь, темное пламя, вечно возрождающееся из пепла, которое тоже я. Которое — мы.

И тому далекому я сказала:

— Гори!

Светящийся, слепящий золотой туман оседал, отползая за валуны, мало напоминающие прежний спиральный круг с камнем-алтарем в центре. Таяли вешки с фонарями, расползлись мороком гнилые доски настила. Рассвет лил розовую глазурь на холм, чуть возвышающийся над сыроватым пустырем в лужах и кустах, качались, стелясь у самой земли, редкие метелки травы, путаясь с лиловыми вересковыми соцветиями. Пахло утром.

Человек на траве шевельнулся. Хрустнули, как коленка у старика, вставая на место позвонки. Человек… Ведьмак, старший дознаватель Управления магического надзора Ворнан Пешта неловко качнувшись, поднялся на ноги и принялся растирать шею, морщась, кривясь и пытаясь откашляться.

— А я… кх… и забыл, как это мерзко.