Флейтистка на часовом холме

Голос у нее был слабый, чуть хриплый, интонации детские, вдруг она начинала очень старательно выговаривать слова… Это было неприятно, как-то отвращало… Прикосновение ее слабых длинных пальцев с коротко остриженными бледными ногтями, пальцы влажные мягкие, прикосновение детское, она коснулась тыльной стороны его левой ладони и тотчас отвела руку… Все вызывало какое-то ощущение гадливости и той жалости, когда хочется поскорее уйти, не видеть больше… В том, как она отдернула пальцы, едва коснувшись его ладони, проблеснул какой-то неестественный для него, дикий, панический страх. Он знал, что у него — плотные мужские ладони, большие, теплые ровным спокойным теплом. Но она боялась именно того, что он — мужчина, она боялась, что он нападет на нее… Он почувствовал этот страх, она была ему неприятна, а ее страх вызывал раздражение своей нелепостью… Он никогда не встречал таких женщин. Женщины могли хотеть его или не хотеть (это — реже), но такой страх внезапный… Только в такой больнице и можно отыскать такую женщину… Вероятно, она все же больна… Какие у нее скованные, неестественные движения, какие странно вычурные жесты… А существует ли она, Флейтистка? Может быть, нет никаких необычайных свойств, одна болезнь… Он читал… Он с юности запомнил название той книги… А ведь сколько забыл… Но знает, почему запомнил!… «Клинико-генетические исследования наследственных болезней некоторых этнических групп населения Балканского ареала»… Синдром называется «аулетризм»… от «аулос» — древняя такая флейта — два ствола разводятся в стороны, по звучанию — это даже и не флейта, скорее кларнетное звучание… Аулос только у рока сохранялся, еще и в XX веке на нем играли… Но этот «аулетризм» — глупость, все перепутано… розыгрыш такой!… Немножно для смеха… А как же его дочь? Ваня как же?… Ее радость… Или просто он сам внушил дочери эти чувства… И сам не может их сейчас испытывать!… Все заволакивается обыденностью мелочной, как пылью какой-то серой душной… Ничего нет в жизни… Он лгал дочери… Нет Флейтистки?… Но какое-то волнение все же… И он жалеет эту бедную женщину… Ведь это Марина, маленькая Маринка!…

Она тоже сразу узнала его!… За светлыми стеклами очков — смешливые добрые глаза… Маленькая-маленькая впадинка на подбородке… Худощавость того прежнего юноши… Выпуклые губы… так хорошо было, когда она видела его… эти губы… Как поредели темные волосы… от этого лоб стал совсем высокий… прядки хвостиками заложены за уши… Такие уши… ушки… вот взмахнет, как будто крылышками, и полетит… У него такое молодое юношеское лицо… Наверное, она совсем старая…

Они были одни в комнате… Она стояла перед ним… смутилась и наклонила голову… И он сделал шаг… она коснулась его руки… испугалась… И, с трудом сдерживая волнение, он произнес четко, на языке ее детства, на том литературном Лаганском диалекте, на котором писал свои стихи Везат Комадини, друг ее отца… — Вы понимаете меня? Вы можете сказать, кто я? Вы можете назвать свои имена?… Слова заметались… она боялась, что вспомнит неверно… и тогда он может не поверить ей!… он уйдет!.. — Да!… Мои имена — Марина-Арпаликэ, Фатима-Сафия!… Я понимаю вас!… Я помню вас!… Вы — Териаги Лазар!… Как положено было у рока, она фамильное прозвание поставила впереди имени!… Когда вслух… при обращении…

Вот ее голос… на родном языке!… «Териаги Лазар» — так просто, естественно, человечески… Если бы дочь любимая, и жена, если бы могли так произнести… Но Ваня не так хорошо говорит, не было времени учить ее, а жена Гинка не говорит вовсе… А когда выкрикивают, выговаривают «Териаги Лазар» на митингах, встречах… так нарочито, то с пафосом, то с попытками имитировать естественность… Бедная девочка! Бедная Маринка!… Ведь это же Флейтистка!… Можно говорить возвышенные слова… это святыня рока… Душа моего народа… Это правда так…

* * *