И вот мы стоим вместе на помосте; я думаю, что же еще сказать, и тут кто-то в толпе захлопал, и вся эта масса двинулась к нам, в надежде, как могу предположить, получше раз глядеть молодую пару, и все светились от радости и хлопали как сумасшедшие. Я ловлю себя на том, что улыбаюсь и киваю в ответ, зато ее светлость стоит невозмутимо, без тени улыбки принимая все как должное, скорее даже как обузу.
Ладно, думаю, ухаживание будет еще то. Тут к нам поднимается какой-то старикан в сюртуке с орденами, и поднимает руку, призывая толпу замолчать. Как оказалось, это был верховный министр, Шверин; он произнес короткую пламенную речь, в которую ухитрился втиснуть: сердечные поздравления с прибытием — мне, ноту преданности — герцогине (которая, как мне пришлось выяснить, была вовсе не в восторге), патетический гимн — Штракенцу вкупе с Датской державой, а совет держаться на расстоянии и не загораживать дверь в буфет, пока не пройдут принц и ее светлость — придворным.
Никто не возражал, и народ — а двор оказался прекрасно дисциплинирован — негромко переговаривался между собой, пока Шверин представлял мне наиболее важных лиц. Среди них были представители различных дворов, в том числе и английского, и я возблагодарил Бога за то, что на родине никогда не общался в дипломатических кругах, а то меня могли бы узнать. А так английский посол мне поклонился наравне с прочими, и, когда все отошли, герцогиня сделала мне знак, давая понять, что нам нужно сесть. Так мы и поступили, и пока благородная ассамблея делала вид, что не замечает нас, мы начали знакомиться. Разумеется, в этой формальной обстановке ничего путного из общения получиться не могло, и если бы я не помнил в точности фразы, которыми мы обменивались, то ни за что бы не поверил сам.
Да уж, я не привык сдаваться без боя, но должен признать, что был обескуражен. Обычно, имея дело с молодыми девушками, я много воды не лью. Романтическая болтовня — не мой стиль; немного галантности, пара шуточек, чтобы посмотреть, хочет она или нет, щипок за мягкое место, и вперед. Или все путем, или я линяю. Но с герцогиней Ирмой такие вещи не пройдут; высоко вскинув подбородок и смотря мимо меня, она выглядела такой собранной и величественной, что я стал опасаться, не помутился ли у нее рассудок от испуга? Но прежде чем я успел что-либо вымолвить, она встала, и я последовал за ней в вестибюль, где были накрыты большие столы; сверкали серебро и хрусталь, сновали лакеи, разнося роскошные яства, а в галерее наверху разыгрывался маленький оркестр. Я жутко проголодался, и пока одна из фрейлин приводила в порядок герцогиню, занялся ветчиной и дичью, весело болтая с аристократами, которые во время еды измарались как свиньи, что у немцев в порядке вещей.
Меня такое времяпрепровождение утомляет до смерти, и за исключением факта, что еда была превосходной, а герцогиня старалась не оставаться со мной наедине больше нескольких секунд, я почти ничего не могу припомнить о том ужине. Помню, как стоя с компанией и поддерживая светский разговор, я повернулся и поймал на себе ее пристальный взгляд; она тут же отвела глаза, и я подумал: «Бог мой, на этой женщине я завтра женюсь!» Сердце на мгновение замерло у меня в груди: так она была мила. И тут меня пробил холодный пот — я вспомнил, какому страшному риску подвергаюсь здесь каждую минуту, и подумал, каково же может быть наказание человеку, который обманом женится на наследнице трона Штракенца. Смерть, безусловно. Я старался вежливо улыбаться этим льстивым физиономиям вокруг и слушать их пустой разговор, мозг же мой лихорадочно искал пути спасения, хотя я прекрасно понимал, что их нет.