Флэшмен и краснокожие

– Чтоб какая-то сутенерша указывала мне! – говорит он и поворачивается спиной.

Большинство эмигрантов нехотя потянулись за ним, а ребята из Питтсбурга снова завопили «ура» и стали рассаживаться по фургонам. И вот наш капитан остается при своих интересах и ничего не может с этим поделать.

Что я знал наверняка, так это что не стану пересекать реку. Передо мной стояло лицо Вуттона: «Не Симаррон… Тощий бизон…» Одной мысли о пустыне и риске заблудиться было для меня достаточно. Скейту с дружками беспокоиться не о чем: если все обернется скверно, они пришпорят коней, возвращаясь к Арканзасу и воде, и проложат себе дорогу в форт Манн. Но с народом в фургонах все будет кончено. И наша маленькая группа тоже попадает в жуткий переплет: у нас остаются восемь фургонов и дилижанс с возницами, но нам предстоит недельная дорога до форта Бент без охраны. Если нам встретятся рыщущие индейцы, мы можем рассчитывать только на мои револьверы и те, что есть у погонщиков и саванеро.

Впрочем, я ошибался: с нами остались инвалиды. С некоторым колебанием они примкнули ко мне, заявив, что предпочитают идти в Бент – воздух на северном берегу-де чище, – они в этом уверены – и им не по душе поведение Скейта и тех питтсбургских лоботрясов – честное слово.

– У нас, сэр, есть некоторые представления о совести и порядочности, – заявляет тот самый, что поставил диагноз шайену, причем с таким поразительным успехом.

Его сотоварищи заорали: «Браво! Правильно!» – и стали подкидывать в воздух свои ингаляторы и грелки в знак одобрения.

«Боже милостивый, – думаю я, – остались только шлюхи да инвалиды. Но они хотя бы имеют понятие о дисциплине.»

– Пригляжу-ка я лучше за провизией, иначе наш приятель Скейт оставит нам одни объедки, – говорит тут Ньюджент-Хэр.

– Вы не уходите с ними? – удивленно спрашиваю я.

– С какой стати? Меня наняли на поездку до Калифорнии, и я исполняю свои обязанности.

Знаете, даже в этот миг, когда мне, казалось бы, следовало благодарить небо за лишнюю пару умелых рук, я отказывался верить любому его слову.

– Кроме того, – продолжает он, галантно кивая Сьюзи, стоявшей рядом в тревоге и тоске, – Грэттен не тот парень, что бросает даму в трудные времена, вот так.

И ирландец удалился, напевая себе под нос, тогда как моя благоверная атаковала меня со своими слезами и раскаянием, ибо у нее хватало ума сообразить, что именно ее неразумное вмешательство решило дело. Будь у меня поменьше важных забот, я, наверное, дал бы волю чувствам, но так просто коротко посоветовал ей отправляться в дилижанс и удостовериться, что голодранцы Скейта не успели отбить нескольких телочек от ее кринолинового стада.

Вокруг фургонов с припасами шли оживленные дебаты: Скейт заявлял, что он с парнями, состоя в нашем караване, имеет право на продукты; Грэттен гнул свою линию: раз они перестали работать на нас, то лишаются и довольствия, а если попытаются взять его силой, он пристрелит первого же сунувшегося к мешкам. Говоря это, ирландец откинул полу плаща и засунул большой палец за ремень рядом со своим кольтом. Скейт поупирался и повыступал немного, но потом уступил, и я счел случай благоприятным, чтобы напомнить эмигрантам: если у них есть намерение передумать, то ради бога. Никто не откликнулся, и мне сдается, они просто уповали на многочисленность отщепенцев и огневую мощь парней Скейта.

Они едва начали переправу, когда наша немногочисленная группа покатила дальше вдоль Арканзаса, и я поднялся на холм, дабы обозреть местность впереди. Как и всегда, насколько хватало глаз, перед нами простиралась всего лишь колышущаяся прерия с илисто-мутной полосой Арканзаса, обрамленной полоской тополей и ив. На всем огромном пространстве царила неподвижность: даже птиц не было видно. Я с тяжелым сердцем наблюдал, как наш маленький караван медленно полз по склону. Вот дилижанс Сьюзи с извозчиком и сидящими сзади слугами; четыре фургона, в которых волов заменили мулами, и остальные четыре с упряжками из быков, все с возницами. Пологи на фургонах с девицами подняли, и в лучах восходящего солнца можно было видеть, как они благочинно сидят рядочками в своих чепчиках. Замыкали процессию две кареты Цинциннатского оздоровительного общества, с багажом, закрепленном на крышах; даже с расстояния в четверть мили было слышно, как их пассажиры обмениваются мнениями по поводу симптомов своих болезней.