Флэшмен на острие удара

– Мовчать! – рычит он и, видимо, благодаря в высшей степени нервозному состоянию добавляет хриплым шепотом то, чего иначе никогда не сказал бы: – Неужто ты не в сивах потерпеть, вонючая ты свинья?

– Милорд, – шепчу я. – Ничего нельзя поделать, это от болезни… – и моя реплика была прервана новым громогласным извержением.

Кардиган смачно выругался, зажимая нос, развернул коня и вскинул руку.

– Бригада, готовьсь! Первый эскадрон Семнадцатого, шагом… марш! На рысь вошадей!

И все эскадроны, семь сотен всадников, дали шпор. Один из них, хоть и мучимый страхом, испытывал зато колоссальное внутреннее облегчение – это было именно то, в чем я нуждался весь этот день, – как овца, раздувшаяся от обжорства, которую прокалывают, чтобы привести опять в норму.

Вот так все и началось. Впереди я различал полоску травы, переходящую затем в пашню; конец долины, в миле с лишним от нас, был затянут дымкой, а буквально в нескольких сотнях ярдов по бокам, на сужающихся склонах, отчетливо виднелись фигурки русских пехотинцев. Можно было даже разглядеть, как их артиллеристы разворачивают орудия и снимают их с передков: мы находились на дистанции выстрела, но они не спешили, желая выяснить наши дальнейшие намерения. Я заставил себя посмотреть на противоположный край долины. Там было полно орудий, по флангам батарей расположились казаки – острия пик и сабель сверкали на солнце мириадами отблесков. Ударят ли они по нам, когда мы свернем к редутам? Задействует ли Кардиган Четвертый легкий драгунский? Использует ли Семнадцатый в качестве завесы спереди, чтобы под его прикрытием обойти противника с фланга? Если я буду держаться поблизости от него, будет ли это безопасно? О, бог мой, как же меня угораздило – третий раз за день? Это нечестно, неестественно! Тут мои внутренности разрядились снова, с оглушительным грохотом. Видимо, он долетел до ушей русских артиллеристов, поскольку в ответ с правого склона Кадык-Коя поднялось белое облачко, раздался гром выстрела и ядро со свистом пролетело над нами. Затем все высоты окутались вспышками залпов. В сотне шагов впереди блеснуло оранжевое пламя, и прямо перед нами взметнулся, осыпаясь ошметками земли, большой фонтан, а позади послышались разрывы гранат. Затем русские открыли огонь и с левого склона.

В один миг мы, как и описывал лорд Теннисон[57], оказались в «адовой пасти». Не отдавая себе отчета, я перешел на легкий галоп, бубня что-то себе под нос. Кардиган тоже прибавил ходу, но не так, как я, – один знаменитый отчет о битве сообщает, что «в своем стремлении первым схватиться с врагом Флэшмен вырвался вперед. Ах, мы легко можем себе представить, какой яростный дух горел в этой мужественной груди». Не знаю как насчет груди, но ярость духа, бушевавшего в моем мужественном кишечнике, не знала границ. По фронту замелькали сполохи: бах-бах-ба-бах! – и засвистели осколки гранат. «Держать строй!» – орал Кардиган, но его собственный скакун понес, и за спиной у меня звон сбруи потонул в топоте копыт, нараставшем с переходом от неспешного аллюра до ровного стремительного галопа. Задыхаясь от ужаса, я пытался придержать свою кобылу, истово твердя про себя: «Поворачивай! Поворачивай же, бога ради! Почему этот тупой ублюдок не поворачивает?» Было самое время, ибо мы поравнялись с первым русским редутом – орудия его целились прямиком в нас с расстояния в каких-нибудь четырех сотен ярдов. Земля передо мной взлетела, распаханная ядром, и тут сзади донесся громогласный крик.

Я повернулся и увидел Нолана: сабля наголо, он пытался повернуть коня поперек, хрипло вопя:

– Поворачивайте, милорд! Не сюда! Поворачивайте к редутам!

Голос его потонул в грохоте разрывов. Лью, скакавший вслед за Кардиганом, вздыбил коня, разворачиваясь лицом к бригаде. Он взмахнул саблей и заорал снова, и тут прямо перед лошадью Кардигана рванула граната. На миг Нолан скрылся в дыму; затем я увидел его: лицо искажено от боли, мундир разорван и перепачкан в крови от пояса до плеч. Он дико вскрикнул, лошадь его подалась в нашу сторону, проскочив мимо Кардигана, неся повисшего на шее всадника. Испуганно глядя назад, я видел, как они нырнули в прогал между уланами и Тринадцатым, потом скрылись из виду, перекрытые мчащимися вперед эскадронами.

Я посмотрел на Кардигана – тот был ярдах в тридцати, изо всех сил стараясь удержаться на коне, в облаке взметавшихся вокруг разрывов.

– Стой! – завизжал я. – Стой! Бога ради, парень, остановись!

До меня наконец дошло то, что понял Лью, – этот идиот не собирается поворачивать, он ведет Легкую бригаду прямо в гущу русской армии, к могучим батареям у подножья долины, уже начавшим палить в нашу сторону, в то время как пушки на склонах терзают нас с флангов, образовав жуткую анфиладу, способную разорвать на мелкие кусочки все наше соединение.