Флэшмен на острие удара

Но ответственное дело требует ответственного подхода, и поскольку существовала, насколько можно было понять, молчаливая договоренность, что наша сделка действует до успешного ее завершения, в последующие ночи я наносил частые визиты в спальню Вали. Судя по всему, маленькая плутовка была очень послушной дочерью – до чего же похотливый народ эти русские! Осмелюсь предположить, это у них от холодного климата. Странное дело, но во мне постепенно начало возникать ощущение, что мы на самом деле муж и жена, и без сомнения, не последнюю роль здесь играла конечная цель наших ночных забав. Днем же мы вели себя точно так, как прежде, и если Сара ревновала племянницу к получаемой той удовольствиям, то никак этого не выказывала. Пенчерьевский не говорил ни слова, но время от времени я замечал, как он, теребя пальцами бороду, бросал на нас из-за стола удовлетворенные взгляды.

Ист, уверен, что-то подозревал. Его обращение со мной сделалось нервным, он еще более, чем прежде, избегал общества семьи. Но молчал. Боялся, надо думать, что его догадки могут получить подтверждение.

Единственной ложкой дегтя были опасения, что по прошествии ближайших месяцев может выясниться факт тщетности моих стараний. Но я готовился не робея встретить упреки Пенчерьевского, если такое случится. Валя, зевающая за завтраком, служила лучшим подтверждением того, что я добросовестно вношу свой мужественный вклад. А потом случилось нечто, сделавшее всю эту маленькую сделку бесполезной.

В те зимние месяцы обширное имение в Староторске время от времени навещали гости – все, без исключения, военные. Ближайший город – где я встретился с Игнатьевым – являлся важным армейским центром, этаким перевалочным пунктом на пути к Крыму. Поскольку приличных мест для размещения там не было, самые важные из проезжающих имели обыкновение заглядывать к Пенчерьевскому. В этих случаях нам с Истом вежливо давали понять, чтобы мы оставались в комнатах под охраной казака в коридоре и ели тоже у себя. Но мы все равно ухитрялись разглядеть гостей, выглядывая из окон: среди последних оказались Липранди, и еще одна большая штабная шишка, в которой Ист опознал князя Воронцова. После одного из таких визитов мы сообразили, что в библиотеке графа имело место нечто вроде военного совещания: об этом свидетельствовала атмосфера, стоявшая там поутру, а в углу обнаружилась большая подставка для карт, которой раньше не было.

– Нам следует держать глаза и уши открытыми, – заявляет мне потом Ист. – Знаешь, если нам удастся выскользнуть из комнат, пока они будут заседать, мы можем пробраться в старую галерею и выведать много интересного.

Вокруг библиотеки шла этакая отделанная панелями галерея, в которую можно было попасть через маленькую боковую дверь. Но, как вы можете себе представить, у меня, намеревавшегося залечь поглубже, подобное предложение совсем не вызвало энтузиазма.

– Чепуха! – заявляю я. – Мы не шпионы, но даже если так, то разнюхай мы хоть все секреты русского генерального штаба, что нам от них проку?

– Кто знает, – отвечает Ист задумчиво. – Казак, дежурящий у наших дверей, полночи спит беспробудным сном, разве ты не знал? Пахнет перегаром. Мы можем выбраться, и вот что я скажу, Флэшмен: если приедет еще какой-нибудь высокий чин, нам стоит попробовать подслушать разговор с ним. Это наш долг.

– Долг? – заявляю я, встревожившись. – Подслушивать – это долг? С кем ты водил компанию в последние годы? Сомневаюсь, что Раглан или любой другой честный человек будет высокого мнения о таком поведении. – Высокие моральные принципы, как видите, иногда могут оказаться весьма кстати. – К тому же в этом доме нас принимают с добром, как гостей.

– Мы – пленники, – говорит Ист. – И никто не брал с нас никаких обещаний. Любые добытые нами сведения являются нашим законным приобретением. А если мы узнаем что-то действительно стоящее, то можно попытаться и бежать. Крым не так уж далеко отсюда.

Это ужас какой-то. Куда бы ты ни делся, где бы не прятался, обязательно сыщется какой-нибудь свихнувшийся на чувстве долга и обуреваемый жаждой деятельности ублюдок, который начнет трепать тебе нервы. Шпионить за русскими, а потом брести через эти снега сквозь ночную тьму, когда на хвосте у тебя сидят казаки Пенчерьевского – эти картины живо вспыхивали в моем воображении, пока Скороход, покусывая губу, продолжал с задумчивым видом выкладывать свои сумасбродные идеи. Спорить было бессмысленно – это выглядело бы так, словно я, в отличие от него, не горю желанием послужить родной стране. Да и о чем разговор: не получится у нас ни разнюхать что-нибудь стоящее, ни смыться, ни совершить еще другую-какую глупость. Я готов был поставить тысячу против одного – но, увы, то была бы ставка на проигрыш.