Флэшмен на острие удара

Тем не менее после нашего маленького диалога прошло еще несколько недель, и ни один важный русский не заглянул к нам в гости. Потом настал черед моего приключения с Валей, и идиотские бредни Иста выветрелись у меня из головы. И вдруг как-то утром, дней через десять после того, как я начал «обкатывать кобылку», на двор влетают два русских штабс-капитана, а следом за ними большие сани. Вскоре появляется графский мажордом, чтобы с извинениями препроводить Иста и меня в наши комнаты.

Благоразумно завесив слуховую трубу, мы целый день не отходили от окна в комнате Иста. Прибыли еще сани, и, судя по гомону голосов в доме и топоту ног по лестнице, мы сообразили, что тут обещает состояться большая вечеринка. Ист был сам не свой от возбуждения, но по-настоящему он задергался, когда ближе к вечеру прибыли сани, встречать которые вышел на крыльцо сам Пенчерьевский. Да еще такой, какого мы раньше не видели – в своем полном парадном мундире.

– Что-то важное, – заявляет Ист, сверкая глазами. – Судя по всему, сюда пожаловала настоящая большая шишка. Господи, я готов отдать годовое жалованье, чтобы узнать, о чем будут говорить внизу сегодня вечером. – От волнения он весь побелел. – Флэшмен, я собираюсь подслушать!

– Да ты спятил, – говорю. – Это когда казак всю ночь слоняется по коридору? Ты говоришь, он спит? Так может ведь и проснуться, а?

– Я должен рискнуть, – твердит он в ответ.

И что бы я ни пробовал: взывал к здравому смыслу, офицерской чести, напоминал о долге гостя – кажется, даже притянул Арнольда и религиозные заповеди, – Ист оставался непреклонен.

– Ладно, но на меня не рассчитывай, – говорю ему. – Оно того не стоит: ничего интересного они не скажут, а дело это небезопасное и, разрази меня гром, совсем неджентльменское. Так вот!

К моему изумлению, он хватает меня за руку.

– Я уважаю твои доводы, дружище, – говорит Скороход. – Но ничего не могу сделать. Возможно, я ошибаюсь, но мне мой долг видится иначе, понимаешь? Согласен, как пить дать, это может оказаться напрасными потугами, но кто знает? Кроме того, у меня, в отличие от тебя, нет особых заслуг перед страной и королевой. И я хочу попробовать.

При таком раскладе мне не оставалось ничего иного, как сунуть голову под одеяло и храпеть так, чтоб весь свет знал, что Флэши ни при чем. Как выяснилось, отважный Ист тоже: наутро он поведал, что казак всю ночь оставался начеку, и экспедиция не состоялась. Но сани простояли во дворе весь день, а за ним и следующий. Мы безвылазно сидели у себя, казак не смежал глаз, и Ист начал кипятиться.

– Три дня! – кричит он. – Кто же это может быть? Говорю тебе, это очень важная встреча! Я знаю. А мы сидим тут, как мыши в мышеловке, в то время как дай нам хоть на час выскользнуть на волю, мы сможем выведать нечто – о, кто знает, – что может решить исход войны! Есть от чего сойти с ума!

– То-то я и гляжу, – говорю я. – Тебе ведь никогда раньше не приходилось сидеть под замком? А мне вот приходилось. И чаще, чем хотелось бы. Поэтому могу сказать, что со временем ты теряешь способность мыслить здраво. Вот что с тобой происходит. К тому же ты устал – иди, выспись хорошенько и выкинь из головы эту блажь.

Но он не успокаивался, и к обеду мое терпение совсем почти истощилось, как вдруг вместе с принесшими еду слугами в комнату вошла Валя. По ее словам, ей просто захотелось проведать нас. Мы славно провели время, перекинулись в картишки на троих – для Иста, как я подметил, это была сущая пытка. Рядом с ней он и в лучшие времена тушевался, не зная, куда себя девать, а тут его вдобавок снедало страстное желание выведать у нее, что творится внизу и кто эти приезжие. Валя весело щебетала, просидев у нас до девяти, а когда я провожал ее до двери, она, наклонив свою светлокудрую головку, бросила мне взгляд, яснее всяких слов говоривший: «Это уже третья ночь. Ну как?» Я отправился в свою комнату, снедаемый порочными желаниями, оставив Иста зевающим и погруженным в раздумья.

Не будь я таким похотливым скотом, благоразумие наверняка удержало бы меня той ночью в кровати. Вместо этого в полночь я выскользнул за дверь, обнаружив казака, развалившегося, откинув голову и раскрыв рот, на стуле. В коридоре висел перегар, погуще чем в кабачке у Дэвиса. «Это Валя, ее работа, – подумал я, – вот маленькая чертовка». Миновав казака, который даже не пошевелился, и стараясь не попадать в круг света стоящей рядом с ним лампы, я достиг лестничной площадки.