Флэшмен под каблуком

Говоривший по-французски офицер исчез, так что за свои труды я получил только пинки и подзатыльники. Я не ел и не пил уже много часов, но теперь мне дали вонючую баланду из рыбы, бобов и риса вкупе с листом, которым можно было все это хлебать. Я кое-как затолкал жратву внутрь с помощью порции тухлой воды с рисовых плантаций, и, вопреки всем своим возражениям, был присоединен к каравану таких же несчастных – только черных, разумеется. Нас погнали по городу, ведя в глубь острова.

Тамитаве – не более чем поселок. В нем есть форт и несколько сотен бревенчатых домов – некоторые весьма крупные – с крутыми малагасийскими тростниковыми кровлями. На первый взгляд он выглядит довольно безобидным, как и его жители. Последние черные, но не вполне негры, с некоей примесью малайской или полинезийской крови, видимо; хорошо сложены, не отвратительны, глупы и ленивы. По большей части мне встречались бедные крестьяне, рабы или провинциалы. Как мужчины, так и женщины носили простые набедренные повязки или саронги. Но иногда попадался кто-нибудь из высших слоев. Таких несли в седанах: ни один из малагасийских богачей или аристократов не согласится и сто шагов пройти, когда вокруг полно рабов, носильщиков и курьеров, способных таскать их на себе. Знать одевалась в ламба – штуку, похожую на римскую тогу, но в самом Антане в одежде частенько встречались заграничные изыски, навроде как у моего коменданта. Странная вещь с этим Мадагаскаром – он полон дурацких пародий на европейское, а собственные культура и обычаи представляют собой такой причудливый коктейль, что и вообразить страшно, ей-б-гу.

Например, рынки у них располагаются поодаль от деревень и городов – никто не знает почему. Они презирают коз и свиней, зато оставляют младенцев лежать на улице, чтобы выяснить, было ли их рождение «счастливым» или нет.[107] Думаю, это единственный во всем мире народ, у которого нет организованной религии: ни жрецов, ни святилищ, ни храмов; зато они поклоняются понравившемуся дереву или камню или чтут своих домашних божков, называемых «сампи», или талисманы, вроде знаменитого идола Ракелималаза, состоящего из трех грязных палок, завернутых в шелк – я его сам видел. И в то же время малагасийцы суеверны сверх всякой меры и доходят даже до того, что притворно проклинают самые дорогие вещи в надежде отвратить завистливых злых духов. А еще, по их поверью, умирающему надо до самого последнего вздоха совать в рот еду – впрочем, это, может быть, вызвано тем, что они просто удивительные обжоры, как и пьяницы. Но даже с учетом всех этих чудных обычаев иногда создается впечатление, что они просто решили быть непохожими на остальные народы.

Я приметил, что сопровождающие наш скованный цепями конвой солдаты отличаются от прочих туземцев: высокие, узкоголовые парни, умеющие маршировать и использующие в качестве команд смесь из английских и французских слов. Это были скоты, лупившие нас, стоило хоть на миг замешкаться, и обращавшиеся с местным населением, как с дерьмом. После я узнал, что они из племени королевы, называемого хова; когда-то они считались на острове париями, но теперь верховодили на нем благодаря присущим им хитрости и жестокости.

В свое время мне довелось пережить тяжелые путешествия: чего стоят хотя бы путь от Кабула до Хайбера или из Крыма в Среднюю Азию, но не припомню ничего хуже того перехода из Тамитаве в Антан. Всего 140 миль, но они стоили нам восьми дней и стертых в кровь ног и ссадин от цепей. Сначала по поросшей кустами пустыне, потом по открытым полям, где крестьяне бросали работу и провожали нас безразличными взглядами. Дальше началась лесистая местность. Покрытые джунглями горы внутренней части острова постепенно становились все выше. По пути нам попадались грязные деревушки и фермы, но наши погонщики останавливались на ночлег под открытым небом, где придется. Припасов они с собой не несли и просто отбирали все необходимое у безропотных местных жителей, нам же, пленникам, доставались одни объедки. Мы мокли под дождем, пеклись под раскаленным солнцем, терпели удары и тычки, нас грызли москиты – но хуже всего была неопределенность. Я не знал ничего: где мы находимся, куда нас ведут, что сталось с Элспет, не понимал даже, о чем говорят вокруг меня. Но делать было нечего, оставалось только плестись, словно скоту в стаде, терзаясь от боли и отчаяния. Впрочем, уже через день мне стало не до размышлений, осталась только одна мысль – выжить.

Что еще хуже – тут не было дорог. Да-да, малагасийцы и не думают строить их, опасаясь, что ими могут воспользоваться завоеватели. Плод извращенной логики, если угодно. Единственное исключение составляют путешествия королевы. В таком случае двадцать тысяч рабов, вооруженных кирками и камнями, миля за милей тянут дорогу прямо перед королевой и следующей за ней армией и двором. Мало того, каждую ночь они возводят настоящий город, со стенами и всем прочим, а на следующее утро бросают его.