Флэшмен в Большой игре

Несмотря на ужас, царящий вокруг, мне стало абсолютно ясно, что произошло. Очевидно, Нана с самого начала задуман обман — он только и ждал, чтобы мы собрались на лодках, чтобы открыть огонь из мушкетов и засыпать нас картечью из всех своих пушек. С места, где я находился, мне было видно, что одна барка уже тонет, а люди барахтаются вокруг в воде; по крайней мере еще четыре были в огне, а две беспомощно дрейфовали по течению. Панди зашли в воду, окружив оставшиеся три лодки, в которых в основном были женщины и дети, но затем густая пелена дыма затянула от меня картину происходящего, и в ту же секунду я услышал треск выстрелов с противоположного берега — эти вероломные ублюдки зажали нас с обеих сторон! Я опустил голову и поплыл к следующей барке, которой, по крайней мере, кто-то управлял. Когда я был уже невдалеке от ее кормы, то рядом в воде разглядел Мура, который изо всех сил толкал руль, пытаясь отвести барку подальше от берега. За ним я увидел Уилера, Вайберта и пару других офицеров, которых также удалось втянуть на борт, а наши солдаты стреляли в панди, столпившихся на берегу.

Мур что-то крикнул мне, но я не расслышал. Когда я вцепился в руль рядом с ним, его лицо оказалось всего в футе от меня — и вдруг оно взорвалось фонтаном крови, так что я был буквально забрызган его мозгами. Я, визжа, выпустил руль из рук и когда мне удалось очистить глаза от жуткого месива, барка уже медленно плыла по реке, так как наши люди смогли разобрать весла и мне в последний момент удалось ухватиться за планшир, в смертельном ужасе волочась за ней и крича, чтобы меня втянули на борт.

Должно быть, мы проплыли пару сотен ярдов, прежде чем я вскарабкался на палубу и немного пришел в себя. Первым, кого я увидел, был Уилер, мертвый или умиравший; на шее у него зияла широкая рана, кровь из которой заливала рубашку. Рядом на досках растянулся раненый солдат; тлеющая солома наполняла все вокруг едким дымом, а люди с обоих бортов палили по берегу. Я выглянул через планшир, посмотрев за корму — теперь мы уже плыли почти в полумиле от Сутти-Гат вниз по течению, а большинство барок все еще колыхались на местах своей стоянки, окутанные столбами дыма; река вокруг них была забита людьми, гребущими к берегу. Стрельба вроде бы ослабела, но вспышки мушкетных выстрелов по-прежнему были видны, а время от времени над вершиной дальнего холма появлялась яркая вспышка выстрела тяжелой пушки, и глухой гул разносился над водой. Еще двум баркам за нами, похоже, удалось выбраться на чистую воду, но наша была единственной, которой удалось продолжить движение, так как с полдюжины парней гребли веслами с каждого борта.

Я быстро обдумал создавшееся положение. Итак, мы выбрались, выстрелы мятежников не достигают нас. Уилер — мертвым лежит на палубе, а рядом с ним у планшира лежит Вайберт — глаза закрыты, а обе руки сочатся кровью. Кто-то бредит в агонии и я увидел, что это Тернер, одна нога которого была согнута под невообразимым углом, а вторая плавала в луже крови.

Уайтинг окровавленным привидением цеплялся одной рукой за оттяжку тента, а второй ковырялся в замке карабина. Похоже, командовать на барке было некому. Я заметил за одним из весел Делафосса, за другим — Томпсона, а сержант Грейди, с перевязанной головой, как раз выстрелил по берегу. А затем вдруг, с легким удивлением я обнаружил, что одним из раненых, лежащих на палубе, был Ист — и он умирал.

Не знаю, почему, но я бросился к нему и почувствовал, что пульс еще бьется. Он открыл глаза и посмотрел на меня, а кто-то, стоящий рядом со мной — я так и не понял, кто это был — прохрипел:

— Панди ранили его на берегу… штыком в спину бедолагу.

Ист узнал меня и попытался что-то сказать, но так и не смог; было видно, как жизнь покидает его глаза. Губы раненого зашевелились и я с трудом расслышал, что он произнес:

— Флэшмен… скажи доктору… я…

Это был конец — он лишь крепко сжал мою руку, а стоящий рядом человек заметил, что на борту вообще нет врача.

— Он не это имел в виду, — сказал я, — он имел в виду другого доктора — директора нашей школы, но тот давно умер.

На губах Иста показалась призрачная улыбка, его ладонь напряглась, а затем вдруг бессильно обмякла в моей — и я неожиданно поймал себя на том, что рыдаю от слез и вспоминаю Рагби, печеный картофель в магазинчике Салли и маленького хромоножку, так трогательно ковыляющего за игроками в Биг-сайд — ведь сам он играть не мог из-за своей хромоты. Я ненавидел этого ублюдка, мальчишкой и взрослым, за его мужество и самодовольную порядочность — но не каждый же день у вас на глазах умирает человек, которого вы знали еще ребенком. Наверное, потому я и плакал, а может — от шока и ужаса после всего, что случилось — не знаю. Но что бы это ни было, я чувствовал это сильнее, сознавая, что сам-то я жив и даже все кости у меня пока целы. [XXXII*]