Флэшмен в Большой игре

Так что к тому времени, как мы проехали три мили до Балморала, я чувствовал себя вполне свободно — и даже был приятно возбужден — что должно показать вам, насколько чертовски мягким и оптимистичным я был в то время. Мне следовало бы помнить, что опасно слишком близко приближаться к принцам или премьер-министрам. Когда мы подъехали к замку, я быстро прошел вслед за Хаттоном через боковую дверь, поднялся на несколько пролетов по лестнице и остановился у тяжелых двойных дверей, на страже перед которыми стоял дородный штатский. Пока он открывал двери, я придал своим бакенам самый боевой вид и бодро вошел в зал.

Знаете, как иногда бывает: входишь в странную комнату, где все, на первый взгляд уютно, и спокойно, но все же в воздухе чувствуется этакое напряжение, что того и гляди произойдет электрический разряд. Так было и на этот раз, так что от возбуждения мои нервы моментально натянулись, как струны. А ведь вроде ничего необычного: просто большая приветливая комната, с огнем, весело трещавшим за каминной решеткой, огромным, заваленным бумагами, столом, да двумя крепкими парнями, сидящими за ним и что-то живо обсуждавшими под руководством худощавого молодого человека — Баррингтона, секретаря Палмерстона. У самого камина стояло еще трое — Элленборо, со своим широким красным лицом и выпирающим брюхом, худой старик с пристальным взглядом, в котором я узнал Вуда из Адмиралтейства, а за его спиной, нагнувшись к огню и задрав полы сюртука, стоял еще один человек, уставившийся на Элленборо своими блестящими близорукими глазами, причем его редкие волосы на голове и бакенбарды были всклокочены, будто их только что вытерли полотенцем — старый Сквайр Пам собственной персоной. Когда я вошел, премьер как раз громко говорил своим резким дребезжащим голосом (и ему было наплевать на тех, кто его слышит):

— … а то, что он при этом является принцем-консортом, не имеет никакого значения, понимаете? Ни для страны, ни для меня. Однако пока Ее Величество уверена в обратном, это меняет все, не так ли? Баррингтон, вы нашли эту телеграмму от Килтера? Нет? Так посмотрите в персидской папке.

Тут он заметил меня и встрепенулся, надув свои тонкие губы.

— Ха, вот этот человек! — воскликнул он, — входите же сэр, входите!

Возможно, от того, что я вечером выпил лишнего или же вследствие моего неожиданного нервного возбуждения, я споткнулся о коврик — что можно было принять за дурное предзнаменование — и подошел так близко, что чуть не наткнулся на стул.

— Силы небесные, — ахнул Пам, — он что, пьян? Уж эта нынешняя молодежь! Сюда, Баррингтон, сюда, усадите его на стул, пока он не вывалился из окна. Давайте, к столу.

Баррингтон пододвинул мне стул и все трое у камина зловеще взирали пока я, извиняясь, расположился на нем, прямо напротив Пама. Блеснувшие глаза премьера пристально изучали каждый дюйм моей физиономии. При этом одной рукой он бережно нянчил свой стаканчик портвейна, а большой палец другой засунул в жилетный кармашек — ни дать ни взять — шериф канзасского городка, наблюдающий за порядком на улице (которым он, впрочем, и был — только в гораздо большем масштабе).

В то время Пам уже был очень стар, с подагрой и вставными зубами, которые то и дело выпадали, однако в ту ночь он был полон задора и отнюдь не пребывал в своем обычном благодушном настроении. Но по крайне мере, хоть не кусался.

— Молодой Флэшмен, — прорычал Пам, — очень хорошо! Штабной полковник на половинном жалованье, а? Ну что ж, с этого момента вы вновь на действительной службе, и все, что вы услышите нынче ночью, не должно стать известно никому больше, слышите? Ни одной живой душе, даже в этом замке, понятно?

Я смекнул — премьер считает, что об этом не должна знать даже королева. Обычное дело — он никогда ей ничего не говорил. Но это еще было ничего — в самом его тоне звучала такая угроза, что у меня волосы стали дыбом на загривке.

— Очень хорошо, — вновь повторил он, — прежде чем я поговорю с вами, лорд Элленборо кое-что покажет — интересно, что вы об этом думаете. Хорошо Баррингтон, я просмотрю эти персидские материалы, пока полковник Флэшмен взглянет на эти чертовы штуки.

Я подумал, что ослышатся, но он проскользнул мимо меня на свое место во главе стола и нетерпеливо зарылся в бумаги. Баррингтон протянул мне маленькую закрытую коробку из-под бисквитов, а Элленборо, присев рядом, жестом показал, что я должен ее открыть. Заинтригованный, я откинул крышку, под которой, на рисовой оберточной бумаге лежали три или четыре сероватые, черствые на вид лепешки, размером не больше обычной галеты.

— Вот, — буркнул Пам, не отрываясь от своих бумаг, — только не ешьте их. Скажите его светлости, что вы об этом думаете.

Я сразу понял в чем дело — этот странный восточный аромат невозможно было спутать ни с чем, но все же тронул одну из них, чтобы удостовериться.

— Это чапатти, милорд, — удивленно произнес я, — индийские чапатти.

Элленборо кивнул:

— Да, обычные лепешки, национальная еда. Вы не заметили в них ничего необычного?

— Но почему… да нет, сэр.

Вуд присел напротив меня.