Флэшмен в Большой игре

— И вы, полковник, не можете представить ситуации, — произнес он сухим, спокойным голосом, — при которой подобные лепешки вызвали бы у вас… тревогу?

Конечно, королевские министры не задают дурацких вопросов просто так, но я мог только вытаращиться на него. Пам, все еще погруженный в свои бумаги, хрипя и посасывая свои зубы, что-то бормотал Баррингтону, затем сделал паузу и хрюкнул:

— Подайте мне этакую чертовщину к обеду, и лично я буду здорово обеспокоен.

Элленборо захлопнул бисквитную коробку.

— Эти чапатти на прошлой неделе доставлены из Индии на паровом шлюпе. Они были посланы нашим тамошним политическим агентом из местечка под названием Джханси. Знаете такое? Это сразу за Джамной в стране маратхи.[23] Несколько недель тому назад множество подобных лепешек появилось среди сипаев[24] нашего гарнизона в Джханси — причем не в качестве пищи. Сипаи передавали их из рук в руки во время беседы…

— Вы когда-либо слышали о подобных вещах? — вмешался Вуд.

Мне оставалось лишь отрицательно покачать головой и смотреть повнимательней, удивляясь, что все это, черт побери, может означать, а Элленборо продолжал:

— Наши политики знают, откуда они появились. Туземные деревенские констебли — вы знаете, човкидары — пекли их партиями по десять штук и рассылали по одной десяти разным сипаям, каждый из которых должен был сделать десяток других и передать их своим товарищам — и так далее, до бесконечности. Конечно, все это не новость; ритуальная передача лепешек — очень древний индийский обычай. Но три момента весьма примечательны: во-первых, это случается очень редко, во-вторых, даже туземцы не понимают, почему это делается — зная лишь, что должны испечь и передать лепешки, и, наконец, в-третьих, — он снова постучал по коробке, — они верят, что появление подобных лепешек предвещает настоящую катастрофу.

Он сделал паузу, а я пытался сделать вид, что все это произвело на меня впечатление, поскольку сам ничего не понимал — прямо какая-то «Алиса в Стране чудес». Но если вы знаете Индию и те трюки, которые туземцы способны выкинуть (обычно, из религиозных соображений), то можно уже ничему не удивляться. Это напоминало любопытное суеверие, но что было еще любопытнее — два министра Кабинета и бывший генерал-губернатор Индии обсуждали дело за закрытыми дверями и вдруг решили посвятить Флэши в этот секрет.

— Есть и еще кое-что, — продолжал Элленборо, — вот почему Скин, наш человек в Джханси, считает, что дело очень срочное. Подобные лепешки распространялись исключительно среди сипаев, не затрагивая гражданских лиц, лишь трижды за последние пятьдесят лет — в Веллоре в 1806-м, в Буксаре и Барракпуре. Не припоминаете эти названия? Ну так вот, в каждом из мест, где появлялись эти лепешки, реакция сипаев была одинаковой, — тут выражение лица Элленборо стало таким, как будто он выступал в палате лордов: — Мятеж.

Оглядываясь назад, я полагаю, что должен был вздрогнуть от ужаса при звуке этого страшного слова — но, помнится, все, что промелькнуло у меня в голове, так это — сипаям пора увеличить пайки. Я не придавал слишком большого значения мнению политического агента Скина — я и сам был неплохим политиком и знал, что эти ребята любят ловить рыбку в мутной воде. Но если он — или Элленборо, который отлично знал Индию изнутри — вдруг унюхали синайское восстание в нескольких обычных лепешках — это было просто смешно. Я знал обычного сипая (да все мы его знали, не так ли?) как самого преданного осла, на которого когда-либо удавалось натянуть военную форму — а именно так с ними поступала Ост-Индская компания. Правда, не мое дело было высказывать свое мнение в столь августейшей компании, тем более что нас слушал сам премьер-министр: он отодвинул в сторону свои бумаги, встал и налил себе еще немного портвейна.

— Ну ладно, — резко произнес Пам, сделав добрый глоток и перекатывая вино между зубами, — как вам понравились эти благородные пирожные? Чертовски неаппетитно они выглядят. Ладно, Баррингтон, ваши помощники могут идти — мы останемся вчетвером, понятно? Очень хорошо.

Он подождал, пока младшие секретари выйдут, бормоча что-то про безбожные времена и упрямство королевы, решившей уступить в вопросах Северного полюса, и тяжело ступая прошел к огню, где и уселся спиной к каминной решетке, уставившись на меня из-под своих кустистых мохнатых бровей, отчего обед вдруг вновь забурлил у меня в желудке.