Флэшмен в Большой игре

— В иностранную армию? А будут ли им сохранены их звания, как, впрочем, и тем знатным индийцам, которым эффективность Сиркара стоила рабочего места? А купцы, чья торговля приходит в упадок под благословенной властью Раджа?[68]

— Вы должны дать нам немного времени, госпожа, — произнес я, стараясь подбодрить ее, — да и не все так плохо, как вам известно. Бандитов разогнали, бедным людям теперь не грозят дакойты-грабители и туги — да и ваш собственный трон теперь в безопасности от жадных соседей вроде Кат-Хана и девана[69] Орчи…

— Мой трон в безопасности? — вспыхнула она, прекращая раскачиваться на качелях и нахмурившись. — О да, в полной безопасности, причем все доходы достаются Сиркару, который фактически занял мое место, лишив моего сына наследства — ха! Что же касается Кат-Хана и этого шакала из Орчи, которым Компания по своей великой мудрости оставила жизнь, — если бы я правила этой страной и располагала бы моими солдатами, а Кат-Хан и его гад-приятель посмели бы двинуться против нас, то… — она выбрала фрукт из корзинки, стоящей у самого ее локтя, изящно надкусила его и твердо закончила: — эти двое уползли бы обратно корчась, без рук и ног.

— Не сомневаюсь, мадам, — поклонился я, — но факт остается фактом — когда Джханси было самостоятельным княжеством, вы не могли управиться с этими жуликами и даже утихомирить тугов…

— О, да — мы наслышаны о них, а также о том, как Компания пытается пресечь зло, которое они творят. Но почему — только ли из-за того, что они убивают путешественников, или потому что они служат индийскому богу, а значит — мешают христианской компании? — Должно быть, если бы туги исповедовали христианство, им бы позволили бродяжничать и дальше — особенно если бы они выбирали свои жертвы среди индусов.

С таким предубеждением было просто невозможно спорить, так что я скорчил дружелюбную мину и произнес:

— И, несомненно, если бы сутти, этот прекрасный старинный индийский обычай, согласно которому вдов замучивают до смерти, был бы христианским, то мы бы поддерживали его? Но в своей злости и невежестве мы запретили его — вместе с милосердными законами, которые обрекали вдов, отказавшихся от сожжения на костре, влачить жалкое существование в рабстве, с наголо обритой головой и бог знает чем еще. Ну что ж, госпожа, неужели мы не сделали ничего хорошего? — И, не подумав, я добавил: — Полагаю, ваше высочество, вы как вдова имеете некоторые основания поблагодарить Сиркар хотя бы за это.

Как только у меня вырвались эти слова, мне показалось, что пора уносить ноги. Качели резко остановились и принцесса вскочила, глядя мне прямо в глаза, с лицом, застывшим как маска.

— Я? — воскликнула она, — я? Благодарить Сиркар? — Внезапно она швырнула тарелку с фруктами в дальний угол комнаты и выпрямилась, испепеляя меня взглядом: — И ты смел предположить такое?

Конечно, я мог бы униженно просить о прощении, но я не привык пресмыкаться перед хорошенькими женщинами — разве что мне грозит опасность или чертовски не хватает денег Я лишь неразборчиво что-то пробормотал, а она произнесла ледяным голосом:

— Я ничем не обязана Компании! Даже если бы Компании и вовсе не существовало, неужели вы думаете, что я была бы приговорена к сутти или позволила бы сделать из себя рабыню? Думаешь, я настолько глупа?

— Клянусь Богом, нет, мадам! — поспешно воскликнул я, — ничего подобного, и если я чем-то случайно оскорбил вас, то прошу прощения. Я просто полагал, что этот закон распространяется на всех… э-э… леди и…

— Махарани сама творит законы, — гордо отчеканила она с видом Доброй королевы Бесс, посылающей ко всем чертям даго,[70] и я поспешно поблагодарил небеса за такую удобную возможность. Принцесса удивленно уставилась на меня:

— Почему ты думаешь не так, как Компания и твоя страна? Какое тебе до этого дело?

Конечно, я ожидал этого намека; пару секунд я колебался, а затем вдруг взглянул ей прямо в глаза — очень свободно и мужественно.

— Потому что я видел ваше высочество, — спокойно сказал я, — и… да… для меня это важно, очень важно.

Здесь я остановился, постаравшись изобразить самую милую улыбку с оттенком глубокого восхищения и через некоторое время ее взгляд смягчился и она даже улыбнулась, когда снова села и сказала:

— Так вернемся к конфискованным сокровищам храмов?

Наши отношения в эти первые дни напоминали какую-то опьяняющую игру — особенно для принцессы, которая оказалась настоящим тираном, однако как только в наших разговорах возникало какое-либо противоречие, она позволяла смягчить его с теплой загадочной улыбкой. Игра захватывала и меня, поскольку я день за днем проводил взаперти наедине с этим соблазнительным кусочком плоти и даже ни разу ее не коснулся. Но я все еще ожидал своего часа и, поскольку она находила столь очевидное и естественное удовольствие от моего общества, берег свой пыл для нужного момента — конечно же, в интересах дипломатии.