Флэшмен

— Ваша искренняя скромность, — подвел черту Элленборо, — не в меньшей степени, чем ваше мужество и благородные побуждения, завоевала сердца присутствующих здесь. Я восхищаюсь вами, Флэшмен. Более того, — продолжил лорд, — уверен, что вся Англия будет восхищаться вами. Вернувшись с победой с поля боя, сэр Роберт Сэйл отправится в Англию, где его, без сомнения, увенчают знаками, достойными истинного героя. [XXIII*] — Большая часть речи губернатора состояла из подобных выражений, больше присущих скверному актеру. [XXIV*] Шестьдесят лет назад так говорили многие. — Как и положено, ему должен предшествовать вестник, причастный к его славе. Я, разумеется, имею в виду вас. Ваш долг здесь уже исполнен, и исполнен превосходно. Вы со всей быстротой, которая возможна в вашем положении, отправитесь в Калькутту, где сядете на корабль, идущий в Англию.

Я изумленно уставился на него — такая мысль не приходила мне в голову. Свалить из этой проклятой страны?! Хотя, как я уже говорил, мне стоит отдать должное Индии за ее добро, но меня переполняла радость от предстоящего расставания с ней. Снова увидеть Англию, дом, Лондон, обеды, клубы, цивилизованных людей. Вернуться с триумфом в мир, который покинул с позором. Выжить среди черномазых дикарей, зноя, дерьма и болезней, пережить смертельные опасности, чтобы иметь возможность снова видеть белых женщин, легко жить и легко воспринимать жизнь, спокойно спать по ночам, ощущать податливое тело Элспет, прогуливаться по парку в сопровождении взглядов и шепота: «Вот идет герой форта Пайпера!». Снова вернуться к жизни — это было как пробуждение от ночного кошмара. Сама мысль потрясла меня.

— Мне необходимо направить в Англию еще несколько отчетов об афганских делах, — продолжал Элленборо, — и я не могу найти человека, более достойного исполнить роль посланника.

— Что ж, сэр, — говорю я. — Если вы настаиваете, я поеду.

XIII

Путешествие домой заняло четыре месяца, те же самые четыре месяца, которые ранее ушли у меня на дорогу в Индию, но могу сказать, что на этот раз время пролетело для меня незаметно. Тогда я ехал в ссылку, теперь — возвращался домой как герой. Если в этом еще оставались какие-то сомнения, то за время путешествия они рассеялись окончательно. Капитан, офицеры и пассажиры были любезны как ангелочки, и обращались со мной так, будто я был по меньшей мере герцогом. Обнаружив, что я отношусь к любителям выпить и поговорить, они с готовностью составляли мне компанию. Им, казалось, никогда не надоест выслушивать мои истории про стычки с афганцами — как мужского, так и женского пола — и пили мы дни и ночи напролет. Кое-кто из парней постарше относились ко мне с некоторой подозрительностью, один даже намекнул, что я слишком много болтаю, но мне было наплевать, так я ему и сказал. Какое мне дело до этих нудных спиногрызов или сгорающих от зависти штатских?

Возвращаясь мысленным взглядом в прошлое, я удивляюсь, почему оборона Джелалабада наделала столько шуму, ведь, по сути, она была самым обычным событием. Но факт остается фактом. А поскольку я оказался первым прибывшим из Индии, принимавшим в той битве участие, да еще и какое, то мне досталась львиная доля восторженного внимания. Так было на корабле, так получилось и по прибытии в Англию.

За время плавания нога моя почти совершенно пришла в норму, но на корабле не было условий для активной жизни и не было женщин, и даже за вычетом попоек с парнями, у меня оставалась масса времени побыть наедине с собой. Досуг и отсутствие женщин естественным образом подвигли меня к мыслям об Элспет: так странно и радостно было думать о возвращении домой к жене, и, мечтая о ней, я ощущал сладостное томление в членах. Это не было чисто плотское желание, ну, разве что только на девять десятых, — она все же не единственная женщина в Англии — но при воспоминании о ее милом, безмятежном лице и светлых волосах к горлу у меня подкатывал ком, а руки начинали дрожать совсем не так, как в случаях, которые священники называют «греховным вожделением». Это чувство было похоже на испытанное мной в тот первый вечер на берегу Клайда: желание быть рядом с ней, слышать ее голос, видеть эти наивные голубые глаза. Я пытался понять, не влюбился ли я, и пришел к выводу, что влюбился. Причем это меня не огорчило — а уж это-то верный признак.

В таком полупомешанном состоянии я пребывал почти все свое путешествие, и, когда мы пришвартовались среди леса мачт лондонской гавани, меня обуревали сладостное волнение, романтизм и дикое вожделение. И все это одновременно. Сломя голову я помчался к отцовскому дому, сгорая от нетерпения устроить ей сюрприз: ведь она не могла знать, что я возвращаюсь, и застучал дверным молотком с такой силой, что прохожие недоуменно оборачивались: какая причина может заставить этого здорового, дочерна загорелого парня так спешить?