Флэшмен

— Чертовски хорошо сказано. И чертовски верно. Вот так этим утром родилось имя Гарри Флэшмена — имя, немедленно доставившее мне такую известность, которой я не добился бы, даже в одиночку атаковав батарею. Такова слава, особенно в мирное время. История стремительно распространялась, и однажды я обнаружил, что на меня показывают пальцем на улицах; один священник из Бирмингема написал мне, что, проявив милосердие, я сам заслужил его, а Паркин, оружейник с Оксфорд-стрит, прислал пару пистолетов с серебряными ложами и моими инициалами на них. Недурной ход для торговли, надо полагать. А еще в парламенте как-то подняли вопрос о порочной практике дуэлей, и Маколей[15] заявил в ответ, что с тех пор, как один из дуэлянтов выказал в недавнем деле недюжинное благородство и человечность, правительство, хоть и продолжая осуждать поединки, надеется, что это послужит добрым примером. («Правильно! Правильно!» и аплодисменты.) Как передавали, дядя Биндли обронил, что не ожидал такого от своего племянника, и даже Бассет выпячивал грудь колесом, гордясь, что служит у такого лихого рубаки.

Единственным человеком, критически настроенным ко мне, оказался отец. В одном из немногих своих писем он советовал мне: «В другой раз не будь таким безмозглым идиотом. На дуэли дерутся не ради того, чтобы палить в молоко, а чтобы убивать своих противников».

Итак, получив Жозетту по праву завоевания, — могу сказать, она испытывала нечто вроде благоговения по отношению ко мне, — и, составив себе репутацию храбреца, меткого стрелка и обладателя прекрасных манер, я чувствовал себя просто великолепно. Единственной занозой был Брайант, но я легко уладил этот вопрос.

Устав восхвалять меня в день дуэли, он пришел спросить насчет своих десяти тысяч. Ему было известно, что у меня, или, правильнее сказать, у моего отца — есть значительное состояние, но я прекрасно понимал, что никогда не сумею выпросить десять тысяч у сатрапа. Так я и заявил Брайанту, и вид у него стал такой, будто я со всех сил пнул его ногой в живот.

— Но ты же обещал мне десять тысяч, — принялся клянчить он.

— Это было нелепое обещание, ты сам поймешь, если хорошенько поразмыслишь, — ответил я. — Десять тысяч золотых! Я хочу сказать: кто заплатит такую уйму денег?

— Лживая свинья! — взревел он, чуть не плача от ярости. — Ты же поклялся заплатить!

— Еще одна глупость, в которую ты поверил, — отмахнулся я.

— О да, клянусь Богом! — буркнул Том. — Стоило догадаться об этом! Ты не обманешь меня, Флэшмен, иначе я…

— Иначе ты что? Расскажешь об этом всем? Признаешься, что отправил человека к барьеру с незаряженным пистолетом? Интереснейшая получится история. Тебе придется признаться в тяжком проступке — это ты понимаешь? Не знаю, поверят ли тебе, но то, что выкинут со службы за недостойное поведение — это уж наверняка. Не так ли?

Теперь он видел, как обстоят дела, и ничего не мог с этим поделать. Брайант принялся топать ногами и рвать на себе волосы, потом стал упрашивать меня, но я только посмеялся над ним. Под конец стал угрожать.

— Ты пожалеешь об этом! — кричал он. — Богом клянусь, я еще доберусь до тебя!

— На это у тебя не больше шансов, чем заполучить десять тысяч, — заявил я, и ему ничего не оставалось, как уйти.

Брайант не страшил меня, в том, что я ему сказал, не было ни капли лжи. Он не посмеет и слова проронить в интересах своей же собственной безопасности. Бесспорно, будь у него хоть чуть-чуть мозгов, он бы сразу учуял тухлый запашок от байки про десять тысяч. Но жадность сгубила его, а я достаточно долго прожил на свете, чтобы усвоить истину: нет такой глупости, какой не смог бы совершить мужчина, когда на кону большие деньги или женщина.

В любом случае, я мог поздравить себя с тем, какой оборот приняла эта история. Оглядываясь назад, должен сказать, что это было одно из самых важных и полезных событий в моей жизни. Однако впереди меня поджидали проблемы, вызвавшие весьма неприятные последствия. Случилось это спустя несколько недель и закончилось тем, что мне на время пришлось оставить полк.

Описанные выше события произошли незадолго до того, как нашему полку «выпала честь» (как это называли) служить почетным эскортом на пути в Лондон прибывшему в страну будущему супругу королевы, принцу Альберту. Его сделали шефом полка, и среди прочего нам пожаловали мундир нового образца, а Одиннадцатый легкий драгунский сменил название на Одиннадцатый гусарский. Ну это так, к слову. Что важно: принц почувствовал к нам живейший интерес, а сплетни про дуэль наделали столько шума, что он не мог оставить их без внимания и, будучи лицемерным немецким педантом, нашел повод сунуть свой нос в это дело.

Тут-то я и влип. Как это так?! — в его дорогом новом полку есть, оказывается, офицеры, путающиеся с французскими шлюхами, и даже дерущиеся из-за них на дуэли! Принц пришел в неистовство, и в результате Кардиган вызвал меня и посоветовал исчезнуть на время, ради моего же блага.