Существует картина, на которой изображена сцена боя при Гандамаке. [XX*] Я увидел ее много лет спустя, и она, в общем, достаточно верно отображает то, что сохранилось в моих воспоминаниях. Без сомнения, она превосходна и пробуждает боевой дух в напыщенных ослах, которые на нее смотрят. Моей же единственной мыслью, когда я ее увидел, было: «Вот бедные глупцы!», — что я и высказал, к разочарованию других зрителей. Но я-то, как известно, был там, трепеща от представшего моим глазам ужасного зрелища, в отличие от добропорядочных лондонцев, которые предоставляют разным подонкам и отщепенцам, гордо именуемым английскими солдатами, сберегать для них свою империю. Это красномундирное отребье прекрасно подходит для того, чтобы стать пушечным мясом при всяких там Гандамаках, к которым его приводят идиоты типа Эльфи и Макнотена, и никто не станет вспоминать с сожалением об этом отребье.
Сержант Хадсон, не отрываясь, смотрел вниз, по щекам его текли слезы. Уверен, дай ему волю, он ринулся бы туда, чтобы разделить их судьбу. Он все повторял «Ублюдки! Черномазые ублюдки!» — пока я не задал ему довольно резкую выволочку, и мы вновь поскакали по нашей тропе, позволив утесам скрыть из виду ту кошмарную картину внизу.
Я был потрясен увиденным, и именно воспоминание о нем побуждало меня оказаться как можно дальше от Гандамака в течение всего это дня невероятной скачки. Мы мчались по горным тропам, и наши пони неслись по каменистым осыпям таким лихим аллюром, что мне даже не хватало духу обернуться назад. Только наступление темноты остановило нас, а рассвет застал снова в седле. К этому моменту линия снегов осталась далеко позади, и тепло солнца заставило меня опять ощутить прилив бодрости.
Не вызывало ни малейшего сомнения, что мы — единственные уцелевшие из Афганской армии, продолжавшие движение на восток в полном порядке. Эта мысль радовала. Да и что греха таить: после того как с армией было покончено, шанс натолкнуться на банду горцев восточнее точки ее гибели являлся ничтожным. Так что мы оказались в безопасности, а очутиться в безопасности, избавившись от смертельной угрозы, — вовсе не одно и то же, что очутиться в безопасности просто так. Разумеется, жаль было остальных, но разве на моем месте они не испытывали бы той же радости? Есть нечто приятное в катастрофе, которая не затронула тебя, и всякий, кто попробует это отрицать — лжец. Неужели вам не приходилось испытывать подобного, встречая вестника горя или слушая елейные речи у церковных ворог после церемонии погребения?
Так я и размышлял, чувствуя огромное облегчение, и, возможно это и заставило меня утратить осторожность. Как сказали бы моралисты, я был сполна наказан за свои мысли, ибо очнулся от них обнаружив, что смотрю поверх ствола джезайля на лицо здоровенного бадмаша-афридия. Более зверской рожи мне еще не приходилось видеть. Он вынырнул из-за скалы как призрак в сопровождении дюжины таких же подонков. Они завладели поводьями и нашим оружием прежде, чем мы успели пробормотать «боже мой».
— Хабадар, сагиб! — говорит гигант, ухмыляясь во всю ширь своей бандитской физиономии, как будто был смысл напоминать мне, что стоит быть осторожнее. — Слезайте, — добавил афридий, и его дружки мигом тащат меня из седла и ставят перед джезайлитом.
— Что такое? — говорю я, пытаясь сохранить бравый вид. — Мы друзья, едем в Джелалабад. Чего вы хотите от нас?
— Британцы всем друзья, — заржал он, — и все едут в Джелалабад. Или ехали. — При этих словах вся его банда зашлась от смеха. — Поедете с нами.
Он кивнул парням, которые меня держали, те связали мне руки кожаным ремнем, который примотали к стремени моего коня.
Не было ни единого шанса к сопротивлению, даже если бы я и не струсил. Пару минут у меня теплилась надежда, что это простые грабители-горцы, которые обчистят нас и отпустят, но они явно намеревались сделать нас своими пленниками. Ради выкупа? Это было лучшее, на что мне оставалось рассчитывать. Я решил разыграть свой последний козырь.
— Меня зовут Флэшмен-хузур, — завопил я. — Я друг сирдара Акбар-Хана. Он вырвет все потроха тому, кто причинит вред Кровавому Копью!
— Да защитит нас Аллах! — возопил джезайлит, обладавший, как оказалось, своеобразным чувством юмора, присущим некоторым разбойникам. — Будь с ним поосторожнее, Расул, не то он нанижет тебя на свою пику, как тех гильзаев в Могале.
Он взгромоздился в седло моего коня и ухмыльнулся, глядя на меня сверху вниз.
— Драться ты умеешь, Кровавое Копье. Теперь посмотрим, умеешь ли ты ходить?
И он перевел пони на рысь, заставляя меня бежать вслед и подгонял меня непристойными репликами. С Хадсоном обошлись тем же манером, и нам не оставалось ничего иного, как бежать, подвергаясь глумливым насмешкам наших захватчиков.