На следующий день сдались еще три тысячи солдат, спрятавшихся в замке Сент-Аман. Без боя и каких-либо условий. Остальные удрали в Брюссель. Всего перебили около шести тысяч. Мы потеряли тоже немало, около пяти тысяч, зато еще взяли в плен почти восемь тысяч, в том числе семьсот офицеров, включая принца Саксонского, графа Берло, графа фон Штирума и графа Нассау, сорок девять пушек и более двухсот знамен и штандартов, которые король приказал вывесить в нефе собора Парижской Богоматери. Вот такая вот появилась мода на разноцветные тряпки, которые стали ценить дороже человеческой жизни. Помню, как меня в советской армии убеждали, что я должен сдохнуть за знамя. Мой вопрос «Вы считаете, что сшить новое труднее, чем вырастить солдата?» сочли проявлением морального разложения, несовместимого с образом советского человека. Осталось выяснить, можно ли считать человеком того, кто убежден, что человеческая жизнь дешевле разрисованной тряпки?
57
Мой полк, построившись в колонну, возвращается в Динан. Шесть дней мы простояли в поле неподалеку от места сражения. Таков был приказ маршала Люксембурга. Чего-то мы ждали. Наверное, когда противник добежит до Брюсселя, придет в себя и организует оборону города. У меня появилось подозрение, что французам не нужна быстрая победа, иначе потом нечем будет заняться. Жизнь и на войне бывает скучновата, а уж без войны — хоть волком вой. Я — не француз, меня больше интересует результат, чем процесс, поэтому я чертовски зол. Словно бы иллюстрируя мое настроение, небо затянуто черными брюхатыми тучами. Вот-вот грянет гром и начнется гроза. Воздух будто замер настороженно, ни дуновения ветерка, из-за чего было душно, парко. Даже пыль ленится взлетать, поднятая конскими копытами, сразу и почти незаметно оседает на раздолбанную, грунтовую дорогу. Низко над землей летают и печально попискивают ласточки. Ни разу не видел в этих краях их гнезда, а летает птиц много. Местные жители вроде бы не едят ласточкины гнезда, но у меня с двадцать первого века твердая уверенность, что китайцы есть везде. Просто не все догадываются, что они — китайцы.
С хвоста колонны передают приказ принять вправо, уступить дорогу. Такую команду могли отдать только ради того, кто старше меня по званию. Я оборачиваюсь и вижу, что мой полк обгоняет карета маршала, сопровождаемая двумя ротами кирасир. Карета золотистого цвета, на высоких колесах, обода и спицы которых выкрашены в черный цвет, причем краска свежая, будто покрасили всего пару часов назад. Рабочая поверхность колес защищена железными полосами, словно бы специально надраенными. На дверце герб — красный лев, шагающий куда-то в прошлое, раскрыв пасть, высунув язык и неестественно изогнув хвост, на поле из желтой полосы вверху и нескольких синих и белых и более узких ниже. Окно в дверце открыто. Видимо, маршалу Люксембургу так же душно, как и мне. Он сидит по ходу справа, смотрит на всадников, но, судя по отрешенному взгляду, не видит никого. Из разреза темно-красного жюстокора выпирает, напоминая пену на бокале с пивом, белое жабо из очень тонкой, почти прозрачной ткани. Слева от горбуна сидит какая-то дама, не жена и не любовница. Первую он с собой в походы не берет, а второй у него вроде бы нет. Не красавица, но на лице выражение такого хронического недодолба, что каждый мужчина считает своим долгом избавить даму от такой тяжкой участи. В итоге такие женщины имеют больше мужчин, чем заслуживает их внешность, но выражение лица все равно остается неизменным.
Когда карета равняется со мной, я подгоняю коня, чтобы не отставать, приветствую и спрашиваю:
— Неужели мы не будем преследовать врага, дадим ему уйти и зализать раны?!
— Увы, именно так мы и сделаем, — отвечает горбун, изображая улыбку, хотя понятно, что вопрос ему не понравился.
— Если не добить, враг вернется и добьет нас, — предупреждаю я.
— Пусть попробует! — браво произносит маршал Люксембург, а затем, словно оправдываясь, добавляет: — Приказ короля. Я не сумел убедить его.
Я придерживаю коня, чтобы отстать и не продолжать неприятный для командующего разговор. Не потому, что боюсь попасть в опалу. Я уже решил, что больше не буду воевать на суше за Францию ни под его командованием, ни под чьим бы то ни было. Война ради войны мне не интересна. Не хочу огорчать маршала Люксембурга потому, что, судя по результату, командующий он толковый.