Флибустьеры

Задумчивый, хмурый, шагал он по улицам Сибаконг, Тондо, Святого Николая, Христа Спасителя, не замечая палящего солнца и забыв о времени. Только когда почувствовал голод и сообразил, что все его деньги истрачены на празднества и пожертвования, он повернул домой. Пласидо надеялся, что не застанет матери, - она, приезжая в Манилу, обычно уходила в эти часы играть в пангинги. Но Кабесанг Анданг ждала его, чтобы сообщить свой план:

она хочет обратиться к эконому августинского монастыря, не поможет ли он ее сыну снискать расположение доминиканцев. Пласидо, махнув рукой, прервал ее.

- Лучше уж я утоплюсь в море, - заявил он, - лучше пойду в тулисаны, а в университет не вернусь!

Но мать снова принялась читать ему проповедь о терпении и покорности, и Пласидо, так ничего и не поев, ушел опять. На сей раз он отправился в гавань.

Он увидел пароход, отплывающий в Гонконг, и ему вдруг захотелось бежать в этот город, разбогатеть там и начать борьбу с монахами. Ему вспомнилась история, связанная с Гонконгом, история об алтарных украшениях, подсвечниках и канделябрах из чистого серебра - подношении набожной паствы в приходскую церковь. Как рассказывал один ювелир, монахи заказали в Гонконге другие точно такие же алтарные украшения, подсвечники и канделябры, но из поддельного серебра, а дар прихожан отдали переплавить и превратить в мексиканские песо. Это были всего лишь слухи, передавали их друг другу шепотом, но озлобленному Пласидо они показались теперь вполне правдоподобными и напомнили другие схожие рассказы.

Стремление к свободе, желание отомстить обидчикам манили его в Гонконг. Если монашеские ордена переправляют туда все свои деньги, там, несомненно, процветает торговля и он сумеет разбогатеть.

- Хочу быть свободным, свободным!..

Сумерки застали Пласидо вблизи гавани, на улице святого Фернандо: потеряв надежду встретить знакомого моряка, он решил вернуться домой. Но вечер был такой дивный, луна так сияла в небе, превращая унылый город в царство фей, что Пласидо раздумал, ему захотелось еще погулять. Он пошел на ярмарку, долго бродил вдоль рядов, не обращая внимания на выставленные товары, погруженный в мечты о Гонконге, о свободной жизни, о богатстве...

Надо было все же возвращаться домой, но тут он услышал голос - голос ювелира Симоуна, который прощался с каким-то иностранцем; оба говорили по-английски. Для Пласидо любой язык, на котором разговаривали европейцы на Филиппинах, - разумеется, кроме испанского, - был английский. Вдруг он уловил слово "Гонконг".

Ах, если бы ювелир Симоун познакомил его с этим иностранцем! Наверняка тот едет в Гонконг.

Пласидо остановился. С ювелиром он был знаком - Симоун как-то заезжал в их городок продавать драгоценности. Пласидо даже сопровождал Симоуна однажды в поездке, и ювелир с ним очень любезно беседовал, рассказывал, как живут студенты университетов в свободных странах. Да, разница огромная!

Пласидо пошел за ювелиром. - Сеньор Симоун, сеньор Симоун! - окликнул юноша.

Ювелир уже собирался сесть в коляску. Узнав Пласидо, он остановился.

- Я хотел бы просить вас... Всего два слова!.. - сказал Пласидо.

Симоун сделал нетерпеливый жест, но Пласидо был так взволнован, что не заметил этого. В немногих словах юноша рассказал о своих бедах и заявил, что хочет ехать в Гонконг.

- Зачем? - спросил Симоун, пристально глядя на Пласидо сквозь синие очки.

Пласидо не ответил. Тогда Симоун улыбнулся своей загадочной холодной улыбкой и, смерив его взглядом с головы до ног, сказал:

- Отлично! Едемте со мной. На улицу Ирис! - бросил оп вознице.

Пока они ехали, Симоун не проронил ни слова, сосредоточенно о чем-то размышляя. Пласидо тоже молчал, не решаясь заговорить первым, и разглядывал гуляющую публику. Не спеша прохаживались влюбленные пары под присмотром бдительных мамаш и тетушек, студенты в белых костюмах, казавшихся в лунном свете еще белее; проезжали подвыпившие солдаты, по шесть человек в одной коляске, направляясь, видимо, в какой-нибудь храм Цитеры*, резвились дети, китайцы-лоточники продавали сахарный тростник. Серебристый свет луны, фантастически удлиняя тени, придавал всем облик сказочно-прекрасных существ. В одном доме играл оркестр, и видно было в окно, как кружатся в вальсе пары при свете ламп и фонариков... Каким жалким показалось Пласидо ото зрелище в сравнении с живописной толпой на улицах!

Неотступно думая о Гонконге, юноша спрашивал себя, бывают ли там такие же поэтичные, полные мягкой грусти вечера, как на Филиппинах, и сердце его сжималось в тоске.

Извозчик остановился. Симоун и Пласидо вышли из коляски. В эту минуту мимо них прошли нежно шептавшиеся Исагани и Паулита Гомес, сзади шествовала донья Викторина с Хуанито Пелаэсом, который что-то громко говорил, размахивая руками и сильно горбясь. В увлечении Пелаэс не заметил своего однокашника.

- Счастливец! - вздохнул Пласидо, провожая Исагани взглядом. Вечерняя дымка постепенно окутывала их фигуры, отчетливо виднелись только руки Хуанито, мелькавшие, как крылья ветряной мельницы.