Флибустьеры против пиратов Карибского моря

Несмолкающая речь дона Габриэля де Рохас-Валле-и-Фигуэры графа де ла Пуэбла дель Маэстре постепенно вывела меня из состояния глубокой задумчивости, которая свойственна молодым людям, сталкивающимся с цепочкой неудач и считающим, что вся их жизнь уже пошла прахом.

Мы ехали верхом в сопровождении десятерых солдат из столицы острова на север. Так распорядился мой отец, чтобы предотвратить дуэль с… впрочем, даже имя этого мерзавца называть не хочется. Конечно, я понимал отца. Ему было и так очень трудно из-за бесконечных интриг, которыми кишел этот остров, а тут еще я не оправдал его надежд. Возможно, он думал, что я женюсь на одной из толстух дочерей президента де Монтемайора и он наконец помирится с ним, но я, видно, еще больше подлил масла в огонь. Мне одновременно было совестно и в то же время ужасно хотелось исправить положение…

– …Там я проявил чудеса храбрости и стал из-за этого первым любимцем Его Высочества, а также вице-короля Неаполя графа де Монтеррей-Фуэнтес. Однако через несколько лет у нас произошла сильная размолвка, и я вызвал принца на поединок, поскольку считал незаконнорожденного, однако королевских кровей, ровней своему старинному и не менее славному роду. Однако Его Высочество заявил, что у него другое мнение, и отказался драться. Спасибо доблестному дону Бальтасару де Кальдерону, двоюродному брату принца Хуана Хосе по женской линии, который встал на мою сторону и сумел объяснить своему родственнику, что нечего слишком задирать нос. В результате наш поединок все же состоялся, и я ранил Его Высочество. Конечно, король сразу же узнал об этом, и мы с доном Бальтасаром оказались здесь, где играем совсем не первые роли, как было раньше в Испании…

Солнце еще не успело как следует выйти из-за вершин гор, которые любовно закрывают от ветров и непогоды все южное побережье Эспаньолы, а мы уже выехали из восточных ворот Санто-Доминго. Сначала дорога шла между разнообразных плантаций, потом стала забирать все севернее и севернее, пока не пошла вдоль Рио-Хайна. Сначала по пути попадались крестьяне, которые везли на мулах свои продукты, очевидно, на городской рынок, и рабы, шедшие на плантации, затем, когда вдали замаячили горы, пыльная дорога стала совсем пустынной.

– …Бывало, в играх со свирепыми быками в Мадриде я затыкал за пояс всех, включая самого графа де Кантильяну, известнейшего из придворных короля и одного из самых учтивейших кавалеров столицы. На Плаза-Майор я на чистокровном арабском жеребце, ну прям такой же, как под вами сейчас, только еще лучше, в золотой сбруе, с одной лишь короткой пикой в восемь ладоней кидал вызов не только разъяренным быкам, но и безрассудству графа Кантильяна, который считался первым тореадором. Я был настоящим бесстрашным бойцом, утехой публики и всеобщим любимцем, без счета ломавшим пики о шеи быков ради прекрасных дам и разбивавшим им сердца…

Отец говорил, что если мы постараемся, то до темноты доберемся до Бонао, маленького селения, расположенного в горах, на полпути к городу Ла-Вега, что в долине Вега-Реаль. Он дал мне своего андалусского скакуна Ромуса, сказав, что на нем нередко преодолевал это расстояние еще быстрее. Это был конь действительно редкой красоты, серой масти, с большими выразительными глазами, маленькими ушами, длинной с высоким выходом шеей, низкой холкой. По его блестящей и шелковистой шерсти так и хотелось провести ладонью. Грива же и хвост были такими густыми и пышными, что могу себе представить, сколько времени нужно было, чтобы привести их в порядок и как следует расчесать. Когда отец сказал, что Ромус, выросший на знаменитом конезаводе в Херес-де-ла-Фронтере в Андалусии, теперь мой, у меня от радости дух перехватило и я позабыл о всех своих злоключениях. Ведь именно на таких красавцах мои далекие предки участвовали в Реконкисте, сражались с маврами, отвоевывая Испанию у неверных, совершая свои многочисленные подвиги, воспетые в книгах.

– …Помню, на одной корриде какой-то огромный бык, которого пеоны совершенно взбесили своими красными плащами и воткнутыми в холку бандерильями, умудрился вспороть живот моему Буцифалу, хотя тот и был в защитных доспехах. Я упал, публика ахнула, а донья Анна-Мария громче всех. В этот момент я медленно встаю, весь в пыли, но не побежденный и все такой же бесстрашный, нарочито медленно поворачиваюсь к быку спиной и начинаю отряхиваться, словно позабыв о диком животном. Пеоны кричат, чтобы я убегал…

Я оглянулся. Позади нас на местных лошаденках тряслись в седлах с десяток солдат в желтых мундирах во главе с сержантом, а также мой слуга Николас и лакей графа долговязый Густаво. Успеем ли мы дотемна добраться до этой богом забытой деревушки, или придется ночевать прямо у обочины. Ведь лошади солдат весьма и весьма убоги. В Европе они сгодились бы разве что на колбасу.