Флёр юности

Загораются фонари. Светло лишь вдоль редких асфальтовых дорожек и совсем темно вдоль тропинок, где мелкая, как пыль, и нежная, как пудра, земля днём тёплая, а вечером прохладная. Поперёк тропинок, как жилы земли, выступают корни деревьев. Лагерь наш в лесу: среди высоченных елей кружевными свечами стоят ночные фиалки, мелкие северные орхидеи, и пахнут колдовством: «Люби меня, не покинь».

Девчонки пришли с танцев, не могут успокоиться, обсуждают, кто кому нравится, и спорят друг с другом. Подсмеиваются надо мной: всё читаешь? Принца ждёшь? Я улыбаюсь и молчу: на самом деле мне больше нравятся пираты. Принесли новость: завтра в поход с ночёвкой, пока погода не испортилась. Горн, чуть осипший, устало выводит: «Спать, спать по пала-а-а-там. Пионерам и вожа-а-а-тым».

Наконец все угомонились. Гаснет свет. Никто не спит, но в палате тишина. В окно я вижу на узенькой светлой полоске неба контрастные чёрные ветви. Над светло-розовой полосой через зеленоватый, потом голубой цвета, нежный вечер заливает густо-синим опрокинутую чашу неба. В прогалах между чёрными водопадами ветвей на меня внимательно смотрят крупные лучистые звёзды.

Поход: десять километров вдоль Нары с посещением памятника воинам Великой Отечественной войны, понятно, с возложением цветов, и десять километров обратно. Все предвкушали приключения, радовались ночёвке в палатках, а я просто убивала время, безразлично, как солдатик, протопала всю дорогу в кедах, панаме, плевать на неё, шортах и светло-зелёной рубашке в мелкую клетку, не обращая ни на что внимания, лишь бы быстрее прошёл ещё один день и поскорее закончилась эта несчастная смена.

Вечером парни с Витей, вторым вожатым, ставили палатки. Я нарубила и заточила колышки для палаток – доказывала, что девчонки не хуже мальчишек могут работать топором. После ужина мы, нахохлившись, уселись на брёвнах и не отрываясь смотрели на костёр. Чтобы отогнать комаров, мы подкидывали еловые ветки, сначала они с шипением остужали пламя, и оно пряталось под белым плотным дымом, из него выступали рёбра веток, потом дым разом вспыхивал огнём, и он быстро съедал подачку.

Витя умный. Мне нравятся умные мужчины. Среднего роста, мускулистый, сухой и сильный, – кажется, он нарочно сдерживает свою силу, не хочет показывать. Он – пират?! Витя взял гитару. Я не отрываясь смотрела на загорелые Витины руки, но заглянуть в лицо не осмелилась. Напрасно я волновалась – он смотрел в огонь и напевал: «Я люблю, люблю, я люблю», – а когда дошёл до припева, то я вообще не знала, куда деваться, думала, умру: «Проходит жизнь, проходит жизнь, как ветерок по морю ржи, проходит явь, проходит сон, любовь проходит, проходит всё. И жизнь пройдёт, мелькнёт мечта, как белый парус вдалеке, лишь пустота, лишь пустота в твоём зажатом кулаке».

О, чудо узнавания! Был глубокий вечер, а я увидела в мареве дрожащего, нагретого солнцем воздуха поле ржи, оно переливалось волнами под легчайший свист ветра в ушах, играло, менялось на глазах. Мне как будто вскрыли грудную клетку, я чувствовала себя счастливой и при этом абсолютно несчастной: я влюбилась на всю оставшуюся жизнь в Витю, он взрослый, а я сопливая девчонка, хоть и умненькая, он никогда не посмотрит на меня! Никогда! Я начала усиленно моргать, чтобы загнать вскипевшие слёзы обратно, они стояли в глазах, пока я пыталась проморгаться, делая вид, что смотрю в ночное бархатное небо. Сердце, у меня есть сердце?! – ныло занозой. Небо безразлично смотрело на меня. Мне показалось, что я сверху, а небо снизу: стоит раскинуть руки, и я могу свободно упасть в него.

Витя осторожно отложил гитару:

– Всё! Мальчики налево, девочки направо, и марш по палаткам!

– Ну, ещё немного, пожалуйста! Спой ещё, – заныли девчонки. Мальчишки громкими криками и свистом выражали презрение к девчонкам и песням как разновидностям телячьих нежностей. Когда все разошлись, я всё сидела, оглушённая чувствами. Таня посмотрела на меня:

– А ты чего ждёшь?

Я неохотно, нога за ногу, пошла к палаткам, и тут меня озарило, я резко села на землю и застонала, посмотрела в сторону костра и всхлипнула ещё пару раз, погромче. Витя рысцой направился ко мне. «Испугался», – удовлетворённо подумала я. Он подбежал и подхватил меня на руки. Я, как взрослая, обняла его за шею. Я почувствовала вдохновение, мне не нужны подсказки, я, будто музыкант, знала, что делать, какую ноту взять: я расслабилась и приложила голову к его шее, макушкой к подбородку. Я слышала его сердце. Или моё?

– Больно? Ногу подвернула?

– Да, – закивала я.

– Сейчас, сейчас! Не плачь!