Флирт на поражение

Агафонова зажмурилась, пытаясь мысленно отмотать события назад. Вот она вталкивает Кирилла внутрь, указывая на табуретку, а потом… Так и есть! Захлопнула железный занавес у него перед носом, как крышку автомобильного багажника! Тот же звук – и те же шансы самостоятельно выбраться наружу. Если уж кто из работников заходил в книгохранилище, то всегда предусмотрительно подкладывал под дверь специальный брусок. Но Женя-то рассчитывала, что сама вскоре вернется к Санину, а потому никакими брусками не озаботилась.

– Что ты натворила? – спросила Яся, побледнев. Видимо, ужас Жени оказался заразительным.

– Кирилл… – выдохнула Агафонова. – Я заперла его в книгохранилище!

– Ты его – что?!

– Нет, ну, не вот тебе прям заперла… Просто привела… – Женя и сама не знала, перед кем оправдывается: перед Ясей или перед собой. – Ему нужен был один раритет, ясно? А дверь… Кажется… Ну, скорее всего… Захлопнулась…

– Кажется?! – заорала Ветрова. Она вообще редко выходила из себя, и от неожиданности Женя тоже слетела с катушек:

– Ладно, я ее захлопнула! Довольна?! Я же не знала, что ты полезешь к моей начальнице! И эта Веригина…

– То есть ты хочешь сказать, – Яся бросила короткий взгляд на свой фитнес-браслет, – что Кирилл все это время сидел в ваших катакомбах? А звонков его ты просто не заметила?

– Он не мог позвонить, – севшим голосом призналась Женя. – Там телефон не ловит.

Яся покачнулась на каблуках, будто собралась рухнуть в обморок, а потом отступила на шаг назад и из ее хорошенького рта вылетели такие слова, от которых у любого приличного человека покраснели бы уши. Женя никогда не считала себя ханжой или излишне слабонервной, но сейчас даже ей захотелось свернуться клубочком и накрыться одеялом с головой. Да, Ярославу она явно недооценивала. Изрыгать такие витиеватые проклятия способен только поистине суровый человек.

– Пойдем, надо вытащить его оттуда. – Наругавшись вдоволь, Яся потащила Агафонову к библиотеке.

На сей раз Женя и не думала вырываться. Во-первых, ее слишком мучила совесть, во-вторых, даже злейшие враги заключают перемирия по уважительным причинам, – а заточенный в хранилище Кирилл был, определенно, весомым поводом.

Однако у дверей библиотеки девушек поджидала новая неприятность. Точнее, неприятностью оказались сами двери, – они были заперты. Цейлер всегда и во всем придерживалась правил, и график работы библиотеки был в этих правилах на первом месте. Электронные часы над входом показывали всего пять минут десятого, но свет в окнах уже погас, а за стеклом висела зловещая табличка «закрыто».

– Не-е-ет… – простонала Ветрова схватившись за голову. – И что теперь делать?!

– Понятия не имею! – Женя поежилась: несмотря на теплый июльский вечер, ей вдруг стало так холодно, словно она шагнула прямиком в заснеженную Нарнию. – Может, он все-таки вышел? И уехал домой?

– Может! – отозвалась Яся. – Только если у него была при себе запасная машина! – И она безжалостно указала серебристый кроссовер, припаркованный неподалеку. – Ты хоть понимаешь, что это похищение? Если он доживет до утра, то в лучшем случае вообще никогда больше с тобой не заговорит! А в худшем еще и заявление напишет!

– Спокойно-спокойно… – Женя потерла виски, заставляя мозги включиться. – Охранник! У нас ведь есть охрана!

Яся поставила ладони вокруг глаз, чтобы не отсвечивало, прижалась к стеклянной двери, всматриваясь в темноту.

– Нет там никого… – пробормотала она.

– Здесь ты и не увидишь! У него каморка сбоку… Надо через окно… – Женя сбежала с крыльца и, обойдя бетонную клумбу с бархатцами, подошла к стене.

К сожалению, дотянуться до подоконника она не смогла бы, даже если бы очень захотела. Видно, здание проектировали с тем расчетом, чтобы кто попало не заглядывал внутрь и не отвлекал благопристойных читателей от общения с книгами.

– Может, подсадишь? – Женя отступила, оценила высоту подоконника и пришла к выводу, что добраться до него под силу только двоим.

– С ума сошла? Я тебя не подниму! – ужаснулась Яся.

– И не надо! Смотри: чуть сгибаешь ноги, я встану к тебе на колени, и…

Но договорить Жене не удалось. Сама мысль о том, что кто-то посмеет наступить на подол ее любимого платья – а каждое второе платье у Ветровой было любимым, – привела Ярославу в негодование. Агафонова вздохнула, напомнив себе, что сама во всем виновата и страдает не просто так, а ради искупления грехов, и согласилась исполнить роль постамента.