Флорентийская голова (сборник)

— Что тут непонятного? Способ же имеет значение! Весь вопрос в том, будет ли больно, и как ты будешь выглядеть в гробу. Петля, окно и электричка отпадают сразу. Так что, самый хороший вариант для девочек — обожраться снотворного, поэтому большинство выбирают таблетки. Девицы надевают свои лучшие платья, туфли на шпильках, красятся, некоторые даже ходят перед этим в парикмахерскую, а потом — вскрывают упаковку димедрола, кладут в ладошку десять маленьких белых таблеток, закидывают их в рот, запивают «Тархуном» или «Дюшесом» и пытаются проглотить. Но димедрол, он, сволочь, такой горький, что не помогают ни остатки газировки, ни недопитый чай, ни вода из-под крана — легче не становится. Девицы подходят к зеркалу, девицы смотрят на себя и видят там мымр с перекошенными физиономиями и выпученными слезящимися глазами. И вот тут девицам становится страшно. Им начинает хотеться, чтобы всё это закончилось, в том смысле, чтобы всё стало, как пару минут назад…

Сначала они пробуют выплюнуть эту гадость, но поздно, маленькие белые друзья уже в пищеводе, они уже на пути в желудок. Тогда те, кто поумнее, бегут в сортир и суют себе два пальца в рот. Если им везёт и после некоторых усилий они наблюдают на дне унитаза или раковины маленькие, плавающие в газировке, белые колёсики; девицы судорожно начинают их считать — одна… две… три… пять… десять… И тогда девицы плюхаются на кафельный пол и начинают реветь. Некоторые делают под себя, прямо в своё лучшее платье. А на следующий день они рассказывают своим подружкам, как вчера, когда родичей не было дома, они пытались покончить с собой, потому что трындец, жить надоело, но в последний момент родичи вернулись и их спасли. В качестве доказательства подружкам демонстрируются слегка переваренные десять таблеток димедрола. Подружки одна за другой лопаются от зависти…

— Я не об этом, Жень. Мне непонятно, как это всё вообще возможно, — сказал я, делая ударение на слове «это».

Женя пожала плечами.

— Вот бы знать. Просто есть и всё. Ты же не задумываешься над тем, почему возможно то, где ты каждое утро просыпаешься?

— Ты имеешь в виду моё «настоящее»?

— Называй, как хочешь. Ты просто живёшь там, а я здесь.

— А как же мы с тобой там встречались?

Женя махнула рукой.

— Это мне дали посмотреть на то, как там всё у вас, — Женя запнулась, — чтобы я тебя сюда затащила.

— Затащила?

— Ну, привела. Ты же очень хотел в прошлое вернуться. Так?

— Хотел, конечно, но…

— Теперь уже никаких, Валя, «но», теперь…

Женя не успела договорить. Справа от нас, у трансформаторной будки, началась возня. Что там происходило, мы не видели, но, судя по звукам, несколько человек тащили одного, а тот, кого тащили, упирался.

— Где он? — спросил хрипловатый голос из-за кустов. — Говори, где, иначе мы тебя отмудохаем так, что мать родная не узнает!

— Я не знаю, — ответил ему второй голос, жалобный и высокий.

Послышался характерный звук, который получается после встречи кулака с лицом.

— Я же говорю, не знаю! — ещё выше завизжал второй голос.

Только что услышанный мной звук повторился.

— Он в зале был, а потом куда-то ушёл! — срываясь, прокричал голос.

С ужасом до меня дошло, что я знаю, кого пытают у трансформаторной будки. «Господи, про него-то я совсем забыл! — подумал я. — Что ж теперь делать-то…»

— Что там происходит? — тихо спросила Женя.

— Майрона мочат, — также тихо ответил я.

— А… чего они от него хотят?

— Узнать, где я. Они же за мной пришли.

Женя сделала большие глаза.

— Зачем?

— Это я с ними в «Комитете» подрался. Отмстить хотят.

— Что делать будешь?

А что мне было делать? Тихо уйти? Должно быть, каждый мужик, родившийся и выросший в Советском Союзе, знает, что именно я тогда чувствовал. Сказать, что мне было страшно, значит не сказать ничего. Меня всего просто трясло. Буквально в пяти метрах от меня избивали моего друга, а я стоял, как вкопанный.

— Беги в школу, приведи кого-нибудь, — сказал я, глядя себе под ноги, — а я пошёл.

— Господи, Валька, да ты герой, — Женя положила мне руки на плечи, встала на цыпочки и мягко поцеловала меня в щёку.

Я обнял её за талию, совсем так, как во время танца, и потянулся губами к её губам, но вместо них наткнулся на указательный палец.

— Погоди, — сказала она, — рано.

«Твою же мать!» — чуть не сорвалось у меня.

— Говорю же, не знаю! — в очередной раз сквозь слёзы проорал Майрон, и в очередной раз послышался глухой удар.

— Ма-ма! — раздалось в ответ.

Я выдохнул из себя весь воздух, который во мне был, после глубоко вдохнул и зачем-то отвесил Жене короткий поклон. В ответ она сильно (для девушки сильно, разумеется) сжала мою руку.

— Ну, иди, — сказала она, — бог с тобой.

— Я здесь! — сказал я не громко, но твёрдо и, с трудом передвигая негнущимися со страху ногами, сделал шаг прямо сквозь кусты.

16. Спасение утопающих…

Вокруг лежащего в позе эмбриона Майрона стояли трое. Двоих я знал, это были татарин и длинномордый; лица третьего было не разглядеть, потому что он стоял немного поодаль, в темноте.

— Этот, что ли? — спросил неизвестный мне персонаж татарина.