Флорентийские маски

– Итак, я вас слушаю. Синьор де Лукка сейчас очень занят. Он попросил меня внимательно выслушать вас и…

– Я все понимаю, – перебил Ласло, не дав собеседнику договорить, – но мне нужно поговорить именно с ним. Речь идет об одном молодом человеке, с которым он знаком лично. К сожалению, этот молодой человек исчез и его близкие ничего о нем не знают. Я бы не стал вас беспокоить, если бы ситуация не была тревожной.

– Понимаю, – сказал доктор, согласно кивая. – По-видимому, речь идет о жизни и смерти? – не столько спросил, сколько уточнил он. – В таком случае подождите немного. Я уверен, что вас с удовольствием примут. Меццетино, – крикнул он, выходя из комнаты, – подай нашему гостю хорошего вина.

Ласло вновь остался один; ария закончилась, и праздничный шум в доме сменился напряженной тишиной. Из-за одной двери, выходившей в зал, на миг показалась молодая женщина с лицом, прикрытым маской. «Сумасшедший дом, да и только. Теперь понятно, почему Антонио связался с этой компанией», – размышлял Ласло в ожидании обещанного вина.

Вскоре в комнату вошел очередной незнакомец, одетый в элегантный смокинг. Он молча проводил Ласло в кинозал, где довольно многочисленная группа гостей смотрела фильм. Пленка была черно-белая. Судя по оттенку сепии, а также по неестественным движениям мелькавших на экране персонажей, снималось это кино в начале века. Фильм был документальный: в нем было запечатлено шумное собрание, проводившееся в большом театральном зале. К собравшимся со сцены обращался с эмоциональной речью худой мужчина с крупной головой и подвижным лицом. Он вещал:

«Футуристический кинематограф, рожденный нами в творческих муках, совершит светлый переворот в нашем мире, став логически завершенным синтезом всей мировой культуры. Он станет лучшей школой для молодежи: школой радости, силы, стремительности, дерзости и героизма. Футуристический кинематограф обострит и разовьет чувственность человека, будет толчком к дальнейшему развитию творческого воображения… Таким образом, футуристическое кино внесет свой вклад в обновление мира, заменит собой как театральную комедию (вечно повторяющуюся), так и драму (вечно предсказуемую), а также похоронит книгу (неизменно скучную и дидактичную)».

Время от времени слова оратора заглушали взрывы аплодисментов. То и дело кто-то на экране вскакивал и начинал восторженно кричать: «Bravo, bravissimo…»

На время аплодисменты стихли, и в зале вновь стал слышен голос оратора:

«Кино – это искусство, которое существует само в себе. Вот почему оно не может копировать театр. Кино в высшей степени визуально, и ему предстоит пройти ту же эволюцию, что в свое время прошла живопись: оно будет все дальше уходить от реализма, от фотографичности, от театрального комизма, от торжественности. Оно должно превратиться в антикомедию, стать разрушителем привычных жанров, достичь высот импрессионизма, быть синтетическим, динамичным и свободным от лишних слов».

В какой-то момент Ласло вдруг понял, что эта речь пробудили в нем уже почти забытые воспоминания: когда-то он был вынужден посещать митинги и собрания национал-социалистов, терзавших в те годы его родную страну. Этот выплеск адреналина, эта концентрация мужских гормонов перенесли его в эпоху предвоенного радикализма, которым дышала Европа, погрязшая в дискуссиях и дебатах.

Бесноватый пророк, обращавшийся к зрителям с экрана, был не кем иным, как Филиппо Томмазо Маринетти, которого в свое время называли Римским Папой футуризма. Он сравнивал искусство со взрывом изношенного, работающего из последних сил механизма, с революционной пульсацией в недрах земли, заканчивающейся выбросом энергии, сопоставимым с извержением Везувия. Бедняга Ласло слушал и не мог поверить в то, что вновь слышит уже почти забытые заклинания безумных поэтов-иконоборцев:

«Горы, море, леса, города, люди, армии, флот, аэропланы – все это скоро превратится в наши новые слова, наши средства самовыражения: сама Вселенная станет нашим словарем».

Ласло встал с намерением выйти из зала, заполненного ностальгирующими фанатиками революции, которые то и дело бурно аплодировали звучавшим с экрана речам лидера футуристов. В ту же секунду сидевший рядом с ним молодой человек потянул его за руку и почти насильно усадил на место:

– Пожалуйста, не ходите туда-сюда, люди ведь слушают.

– А что еще им остается делать, – саркастически ответил Ласло, – ведь этот оживший мертвец даже не говорит, а орет.