Флорентийские маски

В этот момент в зал снова вошла Андреа – на этот раз в костюме Коломбины: балетной пачке и блузке в черно-белую полоску. Она убрала волосы и прикрыла лицо маской неживого, глинистого цвета, что придавало ей несколько страшноватый, даже монструозный облик. Девушка нажала какую-то кнопку на полке книжного шкафа, и в зале зазвучала музыка – кажется, из фильма Феллини. Федерико непроизвольно встал со стула и почувствовал, что краснеет. У него мелькнула вполне естественная в такой ситуации мысль выбежать из зала, промчаться по коридору и поскорее покинуть этот странный дом с его более чем странными обитателями. И все же любопытство, более сильное, чем доводы разума и сила воли, а также еще не осознанная им самим привлекательность девушки удержали молодого преподавателя на месте. Андреа начала кружиться в такт музыке. Ее ноги в балетных туфельках казались гибкими и даже не стройными, а просто чересчур тонкими, словно принадлежали не ей, а какой-то другой женщине. Винченцо молча взирал на собственную дочь. Его манера держаться холодно и ничем не выдавать своих эмоций все больше сбивала Федерико с толку и даже начинала раздражать. В инфантильном, далеко не мастерском танце девушки было что-то гротескное и даже оскорбительное. В конце концов, подумал Федерико, я приехал сюда, чтобы узнать что-то новое о Пиноккио, а вовсе не дать посмеяться над собой двум страдающим от безделья самодеятельным актерам.

Импровизированное подобие Коломбины дважды кивнуло головой в разные стороны, и танец на этом завершился. Отец девушки, судя по всему, был впечатлен увиденным и разразился аплодисментами. Андреа церемонно поклонилась в знак благодарности. Федерико не знал, что делать, но твердо решил про себя так легко не сдаваться. Чтобы выиграть время, он поднял руки и тоже стал аплодировать – как в настоящем театре.

– Molto bene, mia сага figlia! [14] – продекламировал отец, явно цитируя реплику из какой-то неизвестной Федерико пьесы. – Что скажете? Уверен, вы не можете не согласиться, что она станцевала замечательно.

– Без сомнения. Танец – просто ее стихия, – поспешил согласиться Федерико.

Коломбина, легкая на подъем, как и подобает этому персонажу, изящно покинула сцену, не забыв при этом выключить музыку. Федерико подошел к Винченцо и, сняв маску, которая уже начала мешать ему, сказал:

– Я проехал много километров и очень устал. Не хотелось бы показаться неблагодарным, но, если вам нечего больше сказать мне, я, пожалуй, пойду.

Винченцо подошел к Федерико и каким-то особым доверительным тоном произнес:

– Друг мой, не воспринимайте все происходящее слишком всерьез. Кроме того, будьте снисходительны к нам, актерам: мы всегда любили добрую шутку; особенно она нам помогает в эти печальные дни, когда искусство написания сценариев для театра пантомимы утрачено, похоже, навеки. Моя дочь исполняет роль Коломбины с колыбели, и было бы странно предположить, что она не попытается заинтересовать вас, а может быть, и пробудить более глубокие чувства при помощи своего любимого танца.

Федерико оценил искренность синьора де Лукки, но все же продолжал настаивать, что ему пора уходить. Более того, внутренне он уже согласился с доводами разума относительно бессмысленности и даже комичности этой дурацкой встречи со старым актером. Поиски поисками, но общаться с синьором Винченцо, который сам походил на потрепанную марионетку, было попросту бессмысленно. В Федерико взыграло до сих пор всячески сдерживаемое и старательно попираемое чувство собственного достоинства.

– Приношу свои извинения. Все это, без сомнения, было ошибкой. Мне действительно не стоило сюда приезжать.

Винченцо положил руку на плечо Федерико и почти заставил его сесть обратно на стул. В ту же секунду, не дав гостю возможности хоть что-либо сказать, он снял с одного из стеллажей какой-то толстый том и открыл его, как показалось Федерико, наугад.

– Да успокойтесь же вы, молодой человек! Вы не уйдете отсюда, прежде чем я не расскажу вам все, что мне известно о Пиноккио. Уверяю вас, время, которое вы потратили на то, чтобы приехать в этот дом, не окажется для вас потерянным.

Глаза Федерико вновь загорелись, бесстрастие строгого преподавателя уступило место восторгу мальчишки, которому показалось, что он стоит на пороге великого открытия.

Выдержав небольшую паузу, Винченцо снова заговорил. При этом менторские нотки в его голосе сменились куда как более душевными интонациями.

– Друг мой, чтобы говорить о Пиноккио, мы должны для начала вернуться к тому, из чего он был сделан, к исходной материи – я имею в виду дерево. Когда этой страны еще не существовало, наш народ назывался buenos primos – «добрые братья». Мы действительно жили в настоящем братстве, одной из целей которого было истребление волков в наших лесах. Наши общие собрания проходили под знаком топора, мы встречались для того, чтобы говорить о деревьях и о свободе.