Флорис. Любовь на берегах Миссисипи

— У папы Лардо? — улыбнулся Флорис.

— Да, и ловко выспросили этого итальянца… Он описал нам отряд, а затем одинокого всадника с черными кудрями и зелеными глазами. Я тут же понял, что речь шла о тебе!

— Но итальянец должен был сказать, что я поехал на восток следом за солдатами!

— Ты прав, Флорис, но не забывай, что я хорошо тебя знаю! — ответил Адриан, шутливо приподнимая треуголку.

Флорис остановил его движение, указывая в сторону реки Арканзас.

— А ВОН ТЕХ, ТЫ ИХ ЗНАЕШЬ?

Флорис ущипнул Батистину за талию.

— Теперь ты поняла, почему твое Великое Солнце был так великодушен?

Сотня солдат преграждала вход в долину. Повернуть обратно означало вновь попасть в руки падуков.

Гвардейский капитан выехал вперед.

— Господа, по приказу его превосходительства губернатора Луизианы, вы все арестованы. Соблаговолите передать нам женщин и негров: их отправят в Новый Орлеан, где будут судить!

— А если мы откажемся? — взорвался Флорис.

— В таком случае, сударь, у меня есть приказ схватить вас!

Офицер взмахнул рукой. Гвардейцы вскинули ружья. В минуту беглецы были окружены. Им оставалось только сдаться.

Батистина откинула со лба светлую прядь и посмотрела на Флориса. Он отвернулся, чтобы она не увидела его волнения. Девушка ошибочно истолковала его движение. Лицо ее посерело.

Она соскользнула с коня Адриана и медленно направилась к солдатам короля.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ВЕЛИКОЕ БЕДСТВИЕ

22

Вот уже много дней шел мелкий холодный дождь. Дул резкий, холодный, пронизывающий северный ветер. Батистина зябко куталась в шаль. Дрова в камине еле тлели. Остывшие бобы, составлявшие весь ее ужин, были твердыми и противными на вкус. Труба тянула плохо, и комната скоро наполнилась дымом. Закашлявшись, Батистина подошла к окну; стекла в нем не было, зато была стальная решетка. Девушка прижалась лбом к холодным, как лед, прутьям. Глазами цвета аквамарина она окинула безлюдный пейзаж. Интересно, выпадет ли завтра иней? Смена времен года была здесь совершенно иной, чем во Франции. Батистину била нервная дрожь, она стучала зубами, подпрыгивала на месте, но никак не могла согреться. Губы ее посинели от холода, но все же она старалась не поддаваться отчаянию. Осени не была. И как неожиданно, вдруг наступила зима. Она длилась три месяца… три долгих месяца, во время которых заключенную Батистину перевозили из одного форта в другой, тем более что таковых было множество.

Она была одна. Разлучив с товарищами и подругами, ей не сказали ни что с ними произошло, ни что ждет ее саму, ни где Флорис и Адриан. Может быть, они тоже гнили на дне какого-нибудь каменного мешка? Если только губернатор не изгнал их или не вывез в открытое море и не высадил на каком-нибудь необитаемом островке. А может… Батистина горестно вздохнула, она механически накручивала на палец длинный белокурый локон. Несмотря на неудобства, ей все же удавалось делать вполне сносную прическу. Расставаясь с Батистиной, Флорис показал ей свое равнодушие. Если де Водрей освободил его, то он на радостях наверняка вернулся к своим бывшим любовницам, а Адриан, вполне возможно, уже находится на пути домой, и ее судьба его вовсе не интересует.

Окоченевшими пальцами Батистина принялась выстукивать по деревянному подоконнику бодрый марш. Вынужденное бездействие угнетало ее. Издалека, из-за плотной стены колючего кустарника, доносилось протяжное пение. Заунывная мелодия долетала до нее из селения мирных натчезов и действовала на нервы. Две крупные слезы скатились по ее побледневшим за время заключения щекам.

Раздался звук поворачиваемого в замке ключа. Мгновенно осушив слезы, Батистина обернулась. В сопровождении двух гвардейцев в комнату вошел ее тюремщик, капитан д’Эчепарра. Он всегда заходил к ней перед трапезой и после нее.

— Вы уже закончили ваш ужин, мадам? — бесстрастно спросил капитан.

— Я даже не приступала к нему, сударь, эти бобы совершенно несъедобны.

— Сожалею, мадам, но ничего иного у нас в форте Тулуз нет.

— Вы образцовый солдат, сударь. Порой мне кажется, что вам приказали уморить меня голодом! — надменно бросила Батистина.

— Я исполняю свой долг и не собираюсь отвечать на ваши колкости, мадам!

Приказав солдатам унести миску и кувшин, капитан д’Эчепарра направился к двери. Батистина в ярости впилась ногтями в собственные ладони. Она ненавидела этого баска: она была уверена, что он грубо и жестоко обходится с индейцами. За три месяца своего заключения она так и не сумела найти у своего тюремщика чувствительную струну. Была ли она нежной и очаровательной или впадала в отчаяние и заливалась слезами, приходила ли она в ярость и пыталась бунтовать или билась в истерике и падала в обморок — все напрасно. В конце концов Батистина решила остановиться на холодной иронии и ледяном презрении. Ее поведение превосходно соответствовало температуре воздуха в форте.

Перед тем как переступить порог, капитан обернулся к Батистине и промолвил:

— Мадам, соберите ваши вещи, мы отбываем завтра на рассвете.

— Опять! И куда же на этот раз вы меня везете?