Флотская богиня

От планов вернуться за женой и дочкой лейтенанту Николаю Гайдуку пришлось отказаться сразу же. Ситуация на фронте оказалась настолько критической, что ветлазарет, куда он был определен, тут же сам начал отходить. Единственное, что Гайдук успел, так это передать с водителем-земляком, подвозившим боеприпасы в район Степногорска, записку: «Серафима! Евдокимка! Срочно уходите в сторону Днепра. Как можно скорее переправьтесь за Ингулец[13]. Не теряйте ни минуты, враг рвется туда же. Угроза окружения! Нас тоже отводят в тыл. Куда именно — не знаю! Где бы вы ни оказались, тут же сообщайте на номер моей части…»

Чтобы передать записку, водитель грузовика изменил маршрут и оторвался от колонны. Посигналив у ворот Гайдуков, он спешно сунул записку в щель за штакетиной калитки и повел машину дальше. Услышав гудки, Евдокимка сразу же бросилась из дома во двор, но успела заметить только задний борт уходящего грузовика. А ей так хотелось хоть что-нибудь услышать от шофера: вдруг ему известно то, о чем отец не смог или не захотел написать!

Колеса велосипеда пришлось подкачивать, и эти минуты оказались самыми томительными, что отделяли Евдокимку от передачи тревожной весточки матери. В последнее время происходили беспокоящие перемены. Вчера под вечер уехал отец, сегодня утром — старшина и ездовой, квартировавшие в летней кухне. Сегодня же ушел в сторону фронта и батальон морской пехоты, где нес службу Лощинин. Правда, пошел слух, что морякам было приказано пока что занять линию обороны за западной окраиной городка, как бы во втором эшелоне, но так ли это на самом деле, Евдокимка не знала.

Сообщение от мужа Серафима Гайдук встретила мужественно.

— Я предчувствовала, что вернуться в город он уже не сумеет, — сказала она, запрокидывая голову, чтобы, таким образом, скрыть от дочери подступавшие к глазам слезы. — Может, это и к лучшему. Только что привезли большую группу раненых. Все говорят о том, что фронт по Ингулу наши не удержат, уже просто-напросто некому. Немцы непрерывно бомбят и обстреливают их. Много убитых.

Вчера вечером, проводя мужа, Серафима Акимовна, вместе с двумя другими учительницами, осталась в районной больнице, рядом с которой, в парке, теперь развернулся полевой госпиталь — это все, чем они могли помочь и раненым, и фронту. Евдокимка намеревалась дежурить вместе с ними, однако мать оказалась категорически против, тем более что кому-то же следовало и дома находиться, на хозяйстве.

Сейчас Серафима направлялась домой, чтобы несколько часов поспать перед ночным дежурством и в райисполкоме, куда она обязана была явиться как депутат райсовета. Многие организации и жители города уже оставили город. Госпиталь тоже готовился к эвакуации. Однако руководство района, кажется, никак не желало смириться с тем, что враг уже у порога, и, как могло, до последнего дня, старалось наладить жизнь городка с таким видом, словно как раз под его стенами враг и будет в конце концов остановлен.

От велосипеда Серафима Акимовна отказалась, решив пойти напрямик, через парк, а затем — по тропинке между огородами, чтобы заглянуть в школу, оба корпуса которой сегодня утром тоже были оставлены бойцами. Впрочем, Евдокимка и не настаивала; ей и самой велосипед сейчас пригодился бы.

— Так что мы будем делать? — спросила она, прежде чем снова оседлать своего «коня». — Отец требует, чтобы мы эвакуировались. Тебе нужно срочно уходить. Даже страшно вообразить себе, как ты, с твоими регалиями — директор школы, депутат, член партии, жена офицера — сумеешь уцелеть здесь во время оккупации.

— В жутком сне представить себе не могу.

— Почему же тянешь с уходом?

Мать на минуту смахнула с лица усталость и удивленно уставилась дочь:

— Ты ничего странного в речах своих не заметила, о дочь моя?!

Евдокимка давно привыкла к тому, что обращение на восточный лад «о дочь моя!» всегда означает одно и то же — мать пытается иронизировать. Ту же манеру перенял у нее в последнее время и отец, правда, в его устах это не звучало иронично — он попросту копировал супругу.

— Заметила. Я намерена проситься с кавалерийский полк; вчера одну из их санитарок ранило осколком.

Пока мать приходила в себя от такого сообщения, Евдокимка вскочила в велосипедное седло и помчалась в сторону штаба полка.

— Какой еще кавалерийский полк?! — с трудом обрела голос Серафима Акимовна. — Какая санитарка?! Ты что, забыла, что тебе еще нет восемнадцати?! Никто не посмеет зачислить тебя. Я потребую!.. Господи, лучше бы ты в самом деле родилась мальчишкой! — последнее, что услышала девушка, исчезая за углом полуразрушенного во время бомбежки дома. — Тогда по крайней мере я знала бы, как к тебе относиться… Все равно ведь сорванец-сорванцом, — отводила мать душу, уже направляясь в сторону школы.