Fохтаун

Про таких людей, как майор, обычно говорят: грудь колесом. Этого коренастого майора-солдатика словно отлили из олова. Под его крупными розовыми щеками красовались захватистые поседевшие усы. Смотрел он всегда прямо в глаза, а лёгкая бравая ухмылка никогда не покидала его добродушного лица. В толстом ухе майора тоже помещался мгновенный переводчик, но из-за размера этого уха приборчик казался совсем маленьким, удобным, совершенно незаметным. За спиной у Мэзекью стояли пять милиционеров. Некоторые из них были на голову выше майора, некоторые – шире в плечах. Но все они держались чуть позади своего начальника. По молодым лицам этих парней Киэй понял, что этот Мэзекью для них «батя». Вряд ли хоть один из них знал это русское слово, но если бы знал, то непременно называл бы так майора. Потому что ни «Мэзекью», ни какая другая английская фамилия не в состоянии отразить то, что представлял собой этот бравый человек.

Они двинулись по аэропорту, больше похожему на внутренности космического корабля из фантазий художников, изображающих далёкое будущее. Всё вокруг кричало о будущем, о новых технологиях, о новаторском мышлении и раздвижении границ. Но если сто лет назад новое мышление подразумевало уничтожение стереотипов, иррациональность восприятия, эпатаж, сочетание несочетаемого и свободный полёт фантазии творцов, то нынче стремления архитекторов и художников выстраивали логические карты непознанных сфер и шли по ним уверенным шагом мудрых исследователей. Каждая колонна зала сочетала в себе монументальность и изящество. Форма окон олицетворяла врата в будущее. Стальные балки, держащие своды, поражали скрытой силой, заложенной в них инженерной мыслью и воплощённой трудом людей и роботов. Половое покрытие, по которому ступали люди, не походило ни на что, доселе виденное Киэем. В меру мягкий, нескользкий и чистый пол, выполненный из огромной разноцветной мозаики, будто бы оседал в том месте, куда опускалась ступня, а потом сам выталкивал тебя вверх. Киэй поначалу думал, что такие свойства полового покрытия ему только мерещатся, но чем дольше они шли, тем меньше уверенности у него оставалось в собственных ощущениях. Но более прочего бывшего сотрудника СКПД поразило то, что нигде не было видно навязчивой рекламы, которой на родине пестрило всё вокруг. Это ощущение отсутствия внешних раздражителей, нацеленных на то, чтобы выманить у тебя деньги, пришло не сразу. Оно появилось лишь тогда, когда сознание впервые за долгое время вздохнуло спокойной. Смогло оглядеться и оценить обстановку самостоятельно, без той невидимой руки, которая неизменно ведёт за собой, как воспитатель ведёт ребёнка. Ведёт туда, куда требуется ведущему, но не послушнику.

Киэй не без улыбки вспомнил барельеф Басирия Атвакчи в Амстердаме, казавшийся теперь не столь и монументальным, а даже наоборот – скромным, в чём-то наивным и уже немного нелепым, на фоне того мира будущего, в котором они теперь находились; в безликом мире миллионов разных лиц. Много веков назад Америку называли Новым Светом, а Европу – Старым. Минули столетия, и Америка вновь показывает, что именно она в авангарде цивилизации, а Европа всё так же тает в прошлом; встречает гостей большим бронзовым лицом старика, пусть великого учёного, но всё же старика.

– Ого! Смотрите, реклама! – воскликнул Атир, указывая на огромный монитор, возвышающийся над пустым залом ожидания. На мониторе по кругу пускали рекламу ананасного сока. Вот только марки этого сока не называли.

– Пейте ананасовый сок! – повторил Киэй надпись на экране. – Какой великолепный призыв. Прямо и чётко. Без всяких рекламных штучек.

– Больше похоже на приказ, – нахмурился Атир.

Майор остановился у одной неприметной двери. Он взялся за ручку, и через секунду вокруг этой ручки поверхность белой двери загорелась зелёным кольцом. Майор отворил дверь и жестом пригласил гостей проследовать вперёд.

Киэй, Атир и Бендида оказались в комнате, где стоял лишь пустой стол и несколько стульев. Майор Мэзекью вежливо попросил подождать и, оставив гостей одних, закрыл дверь. Ждать пришлось минут пять. Затем отворилась противоположная дверь, и в комнату вошёл человек в белом костюме. Вошёл он спиной вперёд, видимо, открывал дверь боком. В одной руке он держал кружку с чаем, а в другой – сразу две плошки: одну – с печеньем, а другую – заполненную ананасными кусочками. В зубах он тащил планшет, который, видимо, оказался достаточно скользким и тяжёлым, так что мужчине приходилось упираться планшетом себе в грудь, чтобы техника не выскользнула и не разбилась.

Человек в белом костюме с трудом закрыл дверь ногой, неуклюже преодолел три с лишним метра до стола и с облегчением разгрузился.

– Ouaf! – весело вздохнул он, плюхаясь на стул и делая глоток чаю. – Enfin!

Он закрыл глаза и на мгновение выпал куда-то далеко, будто бы у него наступил долгожданный выходной. Потом он неожиданно вздрогнул, открыл глаза, потёр руки, активировал мгновенный переводчик в ухе и снова встал.