Фокиниада

– Меня в городе знают с наилучшей стороны! – пробормотал Севка, бросившись вниз по лестнице.

* * *

Генрих Генрихович сидел за решёткой как старый, измученный, грязный тигр.

У Севки на пару секунд замерло сердце, когда он увидел, как папаня сидит на краю нар, сцепив между колен натруженные, с въевшейся землёй руки и бессмысленно смотрит в одну точку.

– Папаня! – ринулся Севка к решётке.

– Севун? – удивился папаня. – Ты тут как очутился?

– Почему ты не позвонил? – потряс Севка решётку. – Почему не сообщил, что с тобой случилось?!

– А чего зря звонить-то? – Пожав плечами, Фокин-старший подошёл к Севке и через прутья наградил его щелчком по носу. – Ну, посадили и посадили. Не убили же. Кормят сносно, только вот беспорядки в Риме, заразы, отметить не дают.

– А отчего там беспорядки-то? – всхлипнул Севка, чувствуя, что слёзы готовы брызнуть из глаз.

– Антиглобалисты бузят. Слушай, у тебя есть, чем эту бузу сбрызнуть? – Папаня щёлкнул себя по подбородку, и тоска в его глазах сменилась надеждой.

– Нет… – Севка пожалел, что не купил по дороге шкалик, но кто же знал, что мисс Пицунда окажется такой влиятельной и знаменитой личностью! Кто же знал, что ему дадут безнадзорно общаться с папаней целых четыре с половиной минуты!

– Прости, папаня, я совсем не подумал об этом.

– Ну… не подумал, так не подумал! – Папаня через решётку хлопнул Фокина по плечу. – Ты, Севун, с детства не любил думать. А ведь кобздец антиглобалистам придёт, если их вовремя не сбрызнуть!

– Время! – рявкнул конвоир, заглянув в подвал.

Четыре с половиной минуты пролетели как один вздох.

Севка вцепился в решётку так, что побелели костяшки на пальцах.

– За что тебя посадили?

– За убийство.

– За какое?

– Да не знаю я! Говорят, их несколько было. Если честно, Севун, я ни хрена не могу понять на трезвую голову. Кто-то кого-то где-то замочил, а страдает как всегда Рим, мать его… А всё потому что подумали на меня! – Папаня подёргал решётку, будто проверяя её на прочность.

– Время! – снова заглянул в дверь конвоир. – Выметайтесь отсюда, а то в соседнюю камеру засажу.

В соседнюю камеру не хотелось, так как предстояло правдами и неправдами вытаскивать папаню из тюрьмы. Севка хлопнул Генриха по плечу и выскочил из подвала под пристальным взглядом конвоира.

– Севун, ты только из кожи вон не лезь! – крикнул папаня вслед. – Мне тут нормально! Хуже, чем на кладбище, но лучше, чем на том свете!

Фокин выбежал из РОВД и помчался…

Куда он помчался? Что можно узнать и сделать в два часа ночи?!

В кармане затрезвонил мобильный.

– Шуба, я не могу сейчас разговаривать, – резко ответил он на звонок.

– Всеволод Генрихович, вы можете приехать в офис? – бодро спросила его мисс Пицунда.

– Нет, не могу.

– Почему?

– Потому что сегодня на вахте дежурит Петька, а он ночью даже президента в здание не пропустит.

– Президента, может, и не пропустит, но насчёт вас я договорилась. Приезжайте немедленно, нужно поговорить.

– С кем?

– С вами!

– Я предупреждал, что сдам вас в психушку?

– Вы приезжайте сначала в офис, а потом сдадите.

Пришлось подчиниться этой деловой самозванке. Пришлось выполнить её – просьбу, приказ, пожелание? Фокин поехал в офис, где Петька, который не пропустил бы ночью и президента, безоговорочно распахнул перед Севкой заблокированный намертво турникет и даже улыбнулся ему – сдержанно, но приветливо.

Чудеса стали происходить в Севкиной жизни с появлением этой старухи.

Чудеса в решете.

Она сидела за своим столом в коридоре с прямой спиной и седым пучком на затылке, устремлённым в космос. Чёрт её дёрнул утыкать этот пучок спицами на японский манер. Вызови сейчас скорую психиатрическую – заберут без вопросов. Если, конечно, кто-нибудь из врачей не охотился с её племянником на горных козлов с вертолёта.

Севка молча прошёл мимо Фокиной, открыл кабинет и, не включая свет, плюхнулся в кресло.

Хотелось курить, но сигарет не было.

В дверном проёме, на границе света и тьмы, появился костлявый силуэт мисс Пицунды. Спицы в пучке торчали крест накрест, придавая силуэту вид старой арматуры. Зрелище было таким неприятным, что Севка зажмурился.

– Курить, конечно, надо бросать, но по данным ВОЗ[4], человек, выкуривающий одну сигарету в день, считается некурящим, – сказала «арматура».

На стол шмякнулась пачка сигарет.

Севка открыл глаза и закурил. Курево было лёгкое, дамское, с содержанием никотина ноль четыре, не больше.

– Как вас зовут, простите… – Фокин выпустил дым через нос.

– Драма Ивановна.

– Ваши родители тоже были с приветом?

– Нет. Мама хотела назвать дочку Музой, но папа, пока шёл в загс, забыл имя и случайно назвал меня Драмой.

– У вас всё не как у людей.

– Это у людей всё не так, как у меня. Мне, если честно, плевать, как меня зовут, поэтому я не поменяла имя.

– Если честно, мне тоже плевать. О чём вы хотели поговорить?

Драма включила свет, тоже закурила свою тонюсенькую сигаретку и уселась напротив Севки.

– Я хотела поговорить о вашем папане, а Генрихе Генриховиче Фокине. Вы же хотите знать, в чём его обвиняют?

– Хочу. Но не понимаю при чём тут вы… Трагедия… Муза… Блин, Сцена…