Фокус гиперболы

– Правильно, Суслов. А теперь вглядись в это лицо. Законы биологии неумолимы, он стар. А старость никому не добавляет ясности и живости ума. А ведь этот человек возглавляет идеологический и пропагандистский аппарат многонационального, огромного и сложного государства. Он же его и высший цензор. А народная мудрость гласит: каков поп, таков и приход.

Я тебе такую историю расскажу. Жил в Москве молодой писатель по фамилии Фулин. Написал этот Фулин роман о жизни сельской молодежи. Сам Фулин родился и вырос в Москве и в сельской местности бывал только на предмет употребления шашлыков и даже от студенческого «обязона» – осенних сельхозработ – всегда косил с липовой справкой о паховой грыже. Но пером Фулин обладал бойким, а фантазией буйной. Роман он накалякал, и роман получился неплохой: и идеологический настрой, и образы, и диалоги – все как надо. И, разумеется, где молодежь, там и любовь. Была у Фулина в романе живая сценка. После комсомольского собрания (как же без него) в сельском клубе остались два активиста: он и она. Остались, чтобы навести порядок: расставить столы и растащить стулья.

Дело было по весне, дело было молодое. В общем, случилась у них любовь прямо на покрытом кумачом столе. Фоновый эпизод, не более.

Закончив роман, пошел Фулин по издательствам. Начались его муки. Роман похваливали, но не печатали, многозначительно вперивая глаза в потолок.

Помнишь, у булгаковского Мастера был друг, – Алоизий Могарыч – который наставлял его, что, мол, эта глава не пойдет, и не пойдет потому-то и потому. Был свой Могарыч и у Фулина. В Горкоме партии. Поплакался ему Фулин, тот навел справки и огорчил писателя: – Там, – и опять многозначительный кивок и взгляд вверх – проскочил вердикт – «глумление над устоями и извращение принципа социалистического реализма» и как-то это связано с любовной сценой. Могарыч из Горкома фулинского романа, конечно, не читал и стал пытать автора. Автор живописал любовную сценку. Могарыч задумался вслух: – Странно, он же ее … гм… оприходовал по согласию и без извращений? Не анально же? На столе? На столе – нормально. Мы все так, гм, да -а.. Ах, на кумаче? Вот оно что! Как говорит один мой ставропольский дружок: – Вот где собака порылась. На кумаче? На кумаче нельзя, нельзя! Аполитично как-то, с нездоровым намеком и вразрез с устоями. – Помолчал и сказал: – Ты знаешь как долго у нас висят ярлыки. – И посоветовал в дальнейшем творить под псевдонимом или вовсе сменить фамилию.

Фулин же немного подумал и накатал выдержанное, мотивированное и со всеми резонами письмо. В письме он упирал на то, что кумач, на котором произошло действо, не несет, в данном случае, никакой иной нагрузки. (Кроме массы слившихся в соитии комсомольских тел). И попал-то кумач на язык, точнее на перо, лишь потому, что больше нечего было подложить под зад. И уж, конечно, кумач не имеет никакого политического подтекста, а просто послужил средством смягчения сурового сельского быта, а также средством гигиены в смысле защиты филея комсомолки от заноз. На ту беду грамотей Фулин не удержался и в конце письма весьма интеллектуально и по месту впендюрил в текст красивую и модную классическую фразу – «Что в имени тебе моем».

Письмо отправил на имя Суслова.

Письмо таки попало к Суслову. Но когда дело дошло до письма Фулина, и помощник стал его зачитывать, Михаил Андреевич уже слегка подустал, отвлекся мыслями, а затем и вовсе смежил веки под монотонную бубню. Встрепенулся он как раз на этой фразе: «Что в имени тебе моем». Встрепенулся, протянул руку, взял письмо, пробормотал: – Вымени, вымени, а по молоку план не выполняется ни хера, – и, не читая, наложил размашистую резолюцию: «В сельхозотдел ЦК». Там письмо долго вертели и так, и сяк, время шло, а отвечать на письмо все же надо. И получил Фулин отписку – штамп: «Ваше письмо рассмотрено и принято к практическому изучению». Несколько дней после этого Фулин бегал по городу и смешил знакомых. Потом впал в депрессию и на удивление всем непьющий Фулин вдруг запил. Пил недолго. Месяц. Затем грамотно похмелился, крутанулся, нашел родственников в Израиле, и на второй волне эмиграции слинял из Союза.

Откуда мне это известно? Фулин выступал у нас на факультете. Он же и анекдотец рассказал. Вот, слушай. Во время визита в США Брежнев в частной беседе спросил у президента Никсона как тот подбирает сотрудников в свой аппарат. Никсон ответил – исключительно по сообразительности. – Это как? – поинтересовался Брежнев. – А вот как, – ответил Никсон и позвал: – Господин Киссинджер, подойдите сюда. Скажите, Генри, кто является сыном вашего отца, но не вашим братом? – Тот на секунду задумался и отвечает: – Так это же я сам, Генри Киссинджер. – Никсон поаплодировал Киссинджеру, отпустил его и говорит Брежневу: – Вот так!