Фокус-покус

Так что он продолжал бродить в одиночестве, в одиночестве кататься на лодке, в одиночестве садиться за стол. Я ничего не имел против. У меня была бурная общественная жизнь на том берегу озера.

* * *

Но на следующий день после показа документального фильма, к вечеру, когда пора было ужинать, я как раз подгонял свой пластиковый умиак к пологому берегу, где стояли наши 2 дома, в заброшенном городке. Я рыбачил. В Сципион я не заглядывал. Мои 2 самых больших друга — Мюриэль Пэк и Дэмон Стерн — уехали на каникулы. Они не собирались возвращаться до Недели Знакомства с Новичками, перед началом осеннего семестра.

Начальник поджидал меня на берегу, высматривал меня на моей идиотской посудине, как мать, которая смертельно беспокоится о маленьком сыночке. Может, я опоздал на встречу с ним? Нет. Мы никаких встреч никогда не назначали. Единственное, что мне пришло в голову, — что Милдред или Маргарет попытались спалить один из наших домов.

Но когда я причалил, он мне сказал:

— Вы должны узнать обо мне одну вещь. Я не видел никакой особой надобности знать о нем что бы то ни было. Мы не работали в тюрьме бок о бок. Он не интересовался, чему и как я учу заключенных.

— Я был в Хиросиме, когда на нее сбросили бомбу, — сказал он.

Мне кажется, он хотел, чтобы я сам додумался до простенького уравнения, которое отсюда вытекало: бомбежка Хиросимы была точно так же непростительна и была типично человеческим поступком, как Избиение в Нанкине.

Так я узнал, как он спрыгнул в канаву за мячом, когда был еще школьником, и как он выпрямился и понял, что, кроме него, в живых никого не осталось.

Ну и так далее.

Закончив свой рассказ, он мне сказал:

— Я решил, что вам надо об этом знать.

* * *

Я рассказывал уже, как на меня напал психосоматический зуд, когда Роб Рой Фенстермейкер поведал мне, как его облыжно обвинили в растлении малолетних. Это был не первый приступ. Первый раз это случилось, когда Хироси рассказал мне про ту бомбежку. У меня сразу зачесалось все тело, но не стоило чесать — не поможет.

И я сказал Хироси те же слова, что потом сказал Роб Рою:

— Спасибо за то, что поделился этим со мной.

Если не ошибаюсь, эта фраза родилась в Калифорнии.

* * *

Я пережил искушение — а не показать ли Хироси «Протоколы Тральфамадорских Мудрецов»? И очень рад, что не поддался. Я мог бы почувствовать себя соучастником его самоубийства. Он мог бы оставить записку с такими словами: «Тральфамадорские Мудрецы опять победили!»

Только я и автор «Протоколов», если он еще жив, поняли бы, что он хотел сказать.

* * *

Самое тяжкое в его рассказе о том, как все, что он любил и знал, превратилось в пар, относилось к местности на границе эпицентра взрыва. Там было множество людей, умиравших в страшных мучениях. А он был всего лишь маленьким мальчишкой, если вы помните.

Наверно, он пережил примерно то же, что пережил бы, идя в далеком 71 году до Рождества Христова по Апписвой дороге, где 6 000 людей, которых не считали людьми, были распяты по правую и левую сторону. Какой-нибудь малыш — а может, и стайка ребят — могли бы пройти по той дороге в те дни. А что может маленький ребенок сказать в такой обстановке? «Папочка, я хочу в туалет»?

* * *

По прихоти судьбы мой адвокат оказался и хорошим знакомым нашего посла в Японии, в прошлом сенатора, Рэндольфа Накаямы из Калифорнии. Они принадлежат к разным поколениям, но мой адвокат жил в одной киомнате с сыном сенатора в колледже Рида, что в Портленде, штат Орегон, — в том самом городке, где Текс купил свою верую винтовку.

Мой адвокат рассказал мне, что деды и бабки сенатора с обеих сторон — чистокровные Японцы, хотя одна пара была иммигрантами, а другая — уроженцами Калифорнии — угодили в концентрационный лагерь, когда наша страна приняла участие в «Последней Петарде». Лагерь, кстати, находился всего в нескольких километрах от Тропы Доннера, названной так в честь Белых людоедов. Тогда всем чудилось, что любой обитатель нашей страны, в ком есть Японские гены, мог оказаться менее лояльным по отношению к Конституции Соединенных Штатов, чем по отношению к Хирохито, Императору Японии.

Однако отец Сенатора служил в пехотном батальоне, в который набрали исключительно молодых Американцев, у которых предки были Японцами, и этот батальон получил самое большое число наград из всех частей, принимавших участие в Итальянской кампании во время все той же «Последней Петарды».

Я попросил своего адвоката разузнать у Посла, не оставил ли Хироси записку и нет ли данных посмертного вскрытия, которые показали бы, что он принял какое-то химическое вещество, облегчающее ритуал харакири. Не знаю уж, как это назвать — дружбой или болезненным любопытством.

Я получил ответ, что записки не было, и посмертного вскрытия тоже, потому что причина смерти была до жути очевидной. Но вот одна подробность: маленькая девочка, не знавшая, кто он такой, была первым лицом из всех лиц обоего пола и любого возраста, которое увидело, что он решил с собой сделать.

И она побежала и сказала своей маме.

* * *