Фокус с поличным

– Ну, девчонки радовались как не в себя, чуть кипятком не ссали с этих премиальных. Веришь, ничего себе из тех денег не оставила, так было тошно. Потом еще вся эта муйня с перестройкой пошла, и я такая – на хрен мне та Москва? Вон тут девки мои в «Прядке» чуть не молятся на меня, и клиентура прикормлена, и связи есть, и мужики, когда хочу, не кобенятся. Пушку-то я потом – улучила момент, выкинула. И схронку Колькину вовсе десятой дорогой обходила. Пустая она, наверняка пустая. А больше у меня с той истории ничего и не осталось… – Она издала несколько скрипучих смешков: будто ржавая машина пыталась завестись. – Вот поэтому – нечего Кочету с меня иметь, и так уж… Ребенок, я не могу! Нужен он ему был бы, тока если б из золота был сделан… Ребенок! Наследство! Ой, не могу!

Она покачала головой, посмеиваясь.

– Значит, ничего он вам и не оставил больше? А что за приметка? То есть записка-напоминалка?

– Че?

– Он вам сказал, – терпеливо напомнила я, – мол, оставлю приметку, записку-напоминалку. Что за приметка? Как выглядела?

Майя Ринатовна наморщила лоб, напряженно вспоминая. Только сейчас стало очевидно, что я разговариваю с пожилой женщиной. До этого ни манера речи, ни манера поведения, ни даже внешность не наводили на мысль о возрастной слабости, старости и прочем подобном. Этим Майя напоминала Кочетова-Кочанова.

– А. Вспомнила, – наконец произнесла она. – Эта штука до сих пор у меня. Такая мелочь, я и забыла совсем. На вещдок-то не тянет, не то что пушка.

– И-и? – Я подалась вперед.

Только затем, чтобы с более близкого расстояния узреть выставленный Майей кукиш.

– Если мои зенки старые меня не обманывают, у нас тут вродь как баш на баш, кисуля. Если тебе эта вещичка нужна, будь лапой – дай наводку на этого ********. Что уставилась? Подумать нужно? Думай, не тороплю. У меня из-за тебя весь график сбился, и времечко свободное появилось.

Я оценила ситуацию. Метод силы тут не годился: Можайская была мне гораздо полезнее лояльной и разговорчивой, вон сколько нужного поведала. И она, очевидно, хотела вмешаться в ситуацию, форсировать ее развитие.

К тому же я не знала, что это за напоминалка, где она спрятана и как ее использовать. А терять время мне было совсем не с руки. Вдобавок… если Майя создаст Кочанову сложности, как-то заставит его раскрыться, спутает карты… это даже интересно.

– Я сообщу вам его координаты, – уступила я. – Но я хочу предупредить, что я не проверяла этого человека на наличие особых примет… пока что. И прямо сейчас не могу стопроцентно гарантировать, что это точно Кочетов.

Майя молча смотрела на меня, ожидая продолжения. На поврежденном запястье наливался фиолетовым цветом синяк.

– Надеюсь, что глупостей вы не наделаете.

– Уже наделала, – сухо и с горечью произнесла она, – да и сейчас делаю: сижу тут, треплюсь с тобой.

Она подтолкнула ко мне блок ядрено-розовых бумажек с липким краем и огрызок карандаша.

– Давай. Я большая девочка и свои проблемы решать умею.

Я крупно и разборчиво написала адрес дома престарелых, фамилию имя и отчество, под которыми Кочетов был там зарегистрирован, и примерное время – когда я заставала его там. И подтолкнула бумажки и карандаш обратно к Майе.

– Там еще есть такой здоровый детина, то ли медбрат, то ли санитар, по имени Дмитрий. Вот он время от времени за ним присматривает.

– Разберемся… – рассеянно отозвалась Можайская, читая и беззвучно шевеля губами. – И сколько он уже так в Тарасове? Вообще?

– Более десяти лет – точно.

Она громко, скрипуче расхохоталась – совсем по-старчески и отнюдь не элегантно.

– Старый дебил! Приподнял бы жопу как следует, меня ж отыскать – раз плюнуть! А он тут на шестерку тратится…

– Погодите, – я вспомнила про Осколкина, – а вас случайно не навещал один молодой человек, не задавал вопросов, тоже о ребенке и всем таком?

– Молодые люди меня иногда посещают, – глумливо и многозначительно ответила Майя. – Но про детей не спрашивают, их обычно интересует кое-что другое…

Я не успела среагировать: она поднялась и направилась вглубь квартиры, я немедленно пошла за ней. Несмотря на установившееся вроде бы хрупкое равновесие между нами, я все не рисковала выпускать Майю из поля зрения.

– У меня тут не прибрано, – только и заметила на это Можайская, активно роясь одной рукой по каким-то своим ящикам, коробочкам и перебирая вещи на туалетном столике.

Памяткой оказалась обычная, шесть на девять, черно-белая фотография. На ней был заснят Валентин Кочетов. Эта фотография отличалась от напечатанной в газете. Человек на ней не выглядел изможденным, не был забрит под карандаш. Он улыбался, глядя куда-то в сторону – создавалось впечатление, что он случайно попал фотографу на объектив, и снимок удался. Лицо занимало почти весь снимок, фон видно не было.

На обороте была подпись – шариковой ручкой, с таким нажимом, что проступило и на лицевой стороне снимка: «Тарасов, 1990 год, Майке от Вальки. Не забудь Южный выезд».

– Почему Южный выезд? – озадачилась я. – Там был сделан снимок?