Фокусник

Леопольд Леднёв часто вспоминал своё детство. Холодное, серое, безрадостное. Нет, он не был детдомовским волчонком, рос в нормальной семье. Нормальной… Пожалуй, только с виду. Папа и мама, отдельная благоустроенная квартира в новом микрорайоне небольшого городка. Вот только не было в той квартире счастья. Леопольд, несмотря на скромный возраст, уже всё прекрасно понимал. Чувствовал.  Родители жили отчуждённо, часто ругались. Секс между ними случался лишь эпизодически и был чисто механическим занятием: супруг давно охладел к своей половине, а ей ничего не оставалось, как примириться с этим, когда многочисленные попытки поговорить по душам и наладить отношения не увенчались успехом. Потепление в отношениях наступало во время праздников: собирались гости, начиналось пиршество, и после нескольких рюмок хозяин добрел и посматривал на жену более чем снисходительно. В такие вечера, после ухода гостей, между супругами частенько происходили тёплые беседы, объятия. Наверное, в такие ночи секс был искренним. По этой причине хозяйка обожала праздники и готовилась к ним на славу: огромными сумками таскала из магазинов деликатесы, с удовольствием готовила, прибирала в доме. Муж, видя такое старание, одобрительно и даже с уважением поглядывал на жену: вот мастерица!.. Умеет творить чудеса, превратить скромное гнездышко в настоящий рай. Но праздники не бывают каждый день: гости расходились, и с последней вымытой тарелкой в доме устанавливался прежний прохладный климат. Чересчур прохладный. И, видимо, чтобы ему не было так холодно, отец пристрастился к алкоголю. Впрочем, это пристрастие удерживалось в определённых рамках приличия, и лишь изредка приводило к пьяным дебошам. Приходя с работы, отец, будто отгородившись от жены и сына невидимой стеной, пил пиво или домашнее вино, которое заготавливал ежегодно в изобилии (оно томилось с лета в трёх двадцатилитровых бутылях, терпеливо ожидая своего часа), иногда что–нибудь ел, потом совершал часовую прогулку по городу и, вернувшись домой, устраивался на диване у телевизора. Телепросмотры плавно переходили в сон. Супруга, нервничая из–за подобного отношения к ней и к семье в целом, всё чаще поздними вечерами засиживалась на кухне, дымя вонючими сигаретами и уставившись невидящими, стеклянными глазами в одну точку. Что она прокручивала в голове, что «смаковала»?.. И по какому разу?.. Порой она жаловалась на свою тусклую жизнь вслух, не стесняясь заходившего на кухню сына, а может быть, наоборот – радуясь нечаянному слушателю. Леопольд внимал, сопереживая матери. Сердце его наполнялось тоской, с этим чувством он и топал на следующий день в школу.

Возвращаясь в прошлое, Леднёв не раз задавал себе вопрос: почему его родители много безрадостных лет прожили вместе, прежде чем разбежались, – спрашивал и не находил ответа. Он где–то слышал: вот в таких семьях отсутствует поле любви. И потому дети в них частенько чахнут, вырастают моральными уродами. Кем–то не от мира сего чувствовал и он себя в детстве. Наверное, со стороны он был похож на увядающий цветок: опущенные глаза, нерешительно или тайно поднимающиеся на окружающих, поникшие плечи, вялая походка. Разумеется, он рос в отчуждении одноклассников, не желавших дружить с ним, и ему частенько доставались побои соседских мальчишек и хулиганистых ребят из своего и параллельных классов. Ко всем горестям ещё и это имя. Леопольд!.. Ну почему родители назвали его этой дурацкой кличкой мультяшного кота?!. «Поля» – так пренебрежительно–ласкательно дразнили его сверстники. Или вот так: «Полька». И смотрели при этом с брезгливой насмешкой.  Вроде как и за парня не считали.

Раздавленный жизнью, Поля неоднократно забирался на крышу соседнего девятиэтажного дома, подходил к её краю, зачарованно смотрел вниз… Страшно… Он вставал на карниз, осторожно пододвигался к пугающей пропасти – так, что носы ботинок повисали над ней, снова заглядывал вниз, представлял, как отталкивается и прыгает вниз, будто с вышки в воду, сначала раскинув руки, а потом, по мере приближения к земле, сводя их вместе; внимательно «разглядывал» то, во что превратилось бы его тело после падения на асфальтовую дорожку… Фу! Не хочется!.. Мальчик потихоньку отодвигался прочь от опасной черты, затем поворачивался и, потерянно втянув голову в плечи, направлялся к выходу с крыши…

– 2 –

У Леопольда, сколько он себя помнил, была очень нехорошая черта: он всегда очень долго стыдился, если совершал какой–нибудь проступок. Леопольд обвинял себя мощно, изощрённо, рассматривая своё поведение со всевозможных сторон: «Ах, как я был неправ!.. Ну, как я мог так поступить?!. Что подумали обо мне окружающие, что скажут они теперь, когда я снова покажусь им на глаза, как поведут себя по отношению ко мне?..» Самобичевание и попытки представить «что будет?!.» прекращались, лишь когда всё утрясалось и Леопольда прощали. В эти минуты у мальчишки будто камень сваливался с души (да какой там камень – огромный валунище!..)