Фол последней надежды (СИ)

Делая еще один поворот, мы оказываемся в небольшом зальчике. Здесь есть окно, так что это помещение гораздо светлее. Ваня сваливает пакеты с нашими подарками на маленький диван и спрашивает:

— Могу пройти дальше?

— Раз тебя Суббота привела, иди, — машет рукой Киса, и сама следует за ним.

Ваня заходит в «кошачью» комнату, делает полукруг, рассеянно оглядывая клетки. Идет к собакам. Тут их значительно меньше, сейчас всего пятеро.

— Собак стараемся не брать, перенаправляем друзьям, у кого есть вольеры на улице, — поясняет Киса, — слишком им тут тесно.

Ваня кивает. Идет дальше и останавливается в дверях последней маленькой комнаты. Я не вижу его лица и немного беспокоюсь за то, какие эмоции он испытывает.

— Почему они живут отдельно?

Киса улыбается, и все ее тонкие черты лица преображаются, внезапно делая ее настоящей красавицей. Она с удовольствием рассказывает, хоть, я знаю, повторяла эту историю очень много раз:

— Вон тот угрюмый здоровяк — это Бодо, а кот у него на загривке — Мару. Разделять их просто смерти подобно. Нашли вместе, еле живыми, а как выходили, попытались развести по клеткам. Но это был полный провал. Они бесновались, искали друг друга, снова начинали болеть. К другим вели себя агрессивно. Пришлось устроить их в люксовом номере.

— Они тут давно? — тихо уточняет Ваня.

— Года полтора. Отдавать их можно только вместе, сам понимаешь. А никому не нужен огромный косматый пес и трехлапый кот.

Ваня оборачивается, и я наконец вижу его напряженное лицо. Почти начинаю жалеть о том, что привела его сюда.

Он спрашивает:

— У Мару три лапы?

— Пытались спасти четвертую, но была слишком повреждена, не вышло, — Киса пожимает плечами и с какой-то особенной безразличной горечью добавляет, — селяви.

Потом мы принимаемся за работу. Ваня, конечно, занимается котами. Освежает клетки, вычесывает, выпускает гулять по одному или по двое, следуя рекомендациям Кисы. Тут своя маленькая вселенная, нужно учитывать их характеры и взаимоотношения.

Я же веду собак на прогулку. Идем на большое поле за домом, его когда-то выкупили под большой жилой комплекс, но так и не застроили, что приюту, конечно, только на руку. Беру сначала троих поменьше, потом двоих здоровяков. Я бегаю с псами, кидаю им мячики, хохочу до одури, когда Бублик, большая немецкая овчарка, слюняво вылизывает мне лицо, повалив в высокую траву.

Сначала мы с Бо тоже очень просили кота или собаку. Но папа был уверен, что не справится еще и с третьим «ребенком». А потом Стефаня свела нас со своей соседкой, и мы стали зависать здесь. Просить завести животное домой мы перестали. Поняли, что уже никогда не сможем купить маленького пушистого котенка у заводчика, потому что здесь слишком много неприкаянных душ, которые ищут дом. Их слишком много, кого хочется взять, как же выбрать, кому помочь? Старались дать каждому понемногу своей любви и заботы.

Иногда бываем чаще, иногда пропадаем. Но всегда возвращаемся. Наверное, этот тот максимум, который могут дать два школьника.

Когда заканчиваем, Киса благодарит нас за помощь. Забирает у нас «дежурные» толстовки, которые выдает каждому волонтеру. Обнимает меня, хлопает Ваню по плечу. Говорит:

— Хороший парень, Суббота, приводи еще. Спасибо большое за подарки, нам, честно говоря, это прямо вовремя. Даньке привет.

Я смеюсь:

— Обязательно! Скажу, что ты все еще зовешь его именно так. Мы придем.

— Всегда рады, — говорит она и закрывает за нами дверь.

Снова гремит щеколда, и мы медленно идем к автобусной остановке. Ваня молчит, а я его не трогаю. Сама помню, как меня шокировал первый визит в приют.

В той же тишине едем к стадиону. Я слушаю музыку, Громов пялится в окно.

Он поворачивается ко мне так внезапно, что приходится вытащить наушник и переспросить:

— Прости, не услышала. Что ты говоришь?

— Я как Мару с тремя лапами.

— Ваня, твоя лапа скоро будет в порядке. Она ведь на месте, верно?

— Да. Кажется, от этого еще хуже.

Я улыбаюсь как можно мягче:

— Тогда представь, что я — большой лохматый Бодо, и я всегда рядом.

— Могу спать у тебя на загривке?

— Я не против.

Тогда Ваня наконец расслабляется. Не знаю, почему это сработало, но его черты лица теряют болезненную жесткость, он наклоняется и целует меня в висок. Его губы мягкие, а дыхание очень горячее. Я прикрываю веки, а он опускает голову и говорит мне на ухо:

— Я видел, как ты гуляла с собаками. Я бы не вспомнил потом, во что ты была одета, но точно зафиксировал картинку того, как ты прекрасна в своей искренности.

Он не шепчет, просто тихо и доверительно проговаривает это все, касаясь губами мочки моего уха. И я пугливо отстраняюсь. Смотрю на него, не веря тому, что Ваня Громов действительно все это сказал. Вслух. Обо мне.

Но он продолжает, глядя теперь мне в глаза:

— Так что дело не в леггинсах. Но они тебе идут. Делают ярче чисто визуально. Для всех.

— В смысле? — спрашиваю тихо.

— Так твоя красота становится очевидной для всех.

Его фраза ничего не проясняет, и мне ужасно хочется докопаться до сути, потому что я уверена, что сейчас он может сказать мне больше, чем рассчитывает.