Фол последней надежды (СИ)

Выхожу в холл и вижу Ангелину. Она нерешительно поднимается с дивана, держит в руках полотенце. Волосы мокрые и собраны на макушке. Теперь мне легче признаться себе в том, что она правда очень красивая. Одета по-дурацки, но теперь слишком уж очевидно угадываются изгибы фигуры под широкими джинсами. Очень соблазнительно выглядывает из прорехи острая коленка. Когда она разводит руками, свободный укороченный лонгслив приподнимается, чтобы показать мне полоску кожи. Там я взглядом и замираю до тех пор, пока Геля не складывает руки перед собой, показывая мне полотенце.

— Что?

— Громов, ну ты что, оглох? Говорю, не взяла ничего из дома, но очень хотела принять душ. Пришлось тут пошариться и украсть чистое полотенце. Как думаешь, меня посадят?

Подхожу ближе, фокусируясь теперь на ее лице и говорю:

— Нет, конечно. У тебя есть алиби. Я подтвержу, что мы весь вечер провели в шахматном клубе.

Геля смеется, сощурившись:

— Ты играть-то умеешь, Вано?

— А то, — чем ближе я к ней, тем сильнее голос хрипнет, — обставить тебя? Шах и мат.

Она смотрит испуганно, как будто я зверь какой-то агрессивный. Что ее во мне так пугает, понять не могу. Вроде нормально общаемся, а иногда так взглянет, как будто я маньяк в темной подворотне.

Поэтому спрашиваю, воспользовавшись ее молчанием:

— Боишься меня?

Тут же жалею. Потому что глаза Ангелины расширяются, а эмоции в них я прочитать не могу. Правда, что ли, боится?

— С чего ты взял?

— Не знаю, просто иногда смотришь так. Как будто напугана.

Мы стоим близко, а меня так и подмывает сделать еще шаг вперед. Нестерпимо хочется коснуться ее. Все, что могу себе позволить, это качнуть рукой, мазнув костяшками пальцев по ее кисти. Геля вздрагивает. Почему?

— Громов, — она хмыкает, но не так уверенно, как обычно, — это глупо.

— Так что?

— Нет, не боюсь, — сдавленно отвечает Геля.

Она пахнет сладко. Ванилью, как обычно. Наверное, это такой парфюм, но мне даже странно, что она сама его выбрала. Может, подарили?

Понимаю, что поднял руку, только когда сжимаю плечо Ангелины. Разве я это планировал? Она подается чуть ближе, вдыхает через приоткрытые губы. Ведь не уходит, не отодвигается! Может быть, ей тоже приятно? Мне — охренеть как. Голова плывет от того, что Геля касается меня грудью на очередном глубоком вдохе.

И тогда моя совсем уж ослабевшая сила воли окончательно погибает. Я наклоняюсь и целую Гелю в губы.

Мне не терпится, я весь дрожу, потому подгребаю девушку ближе и провожу языком по ее верхней губе. Геля тоже вся как будто вибрирует. Становится мягче, податливее в моих руках. Я вообще ничего не соображаю, хотя очень стараюсь удержаться хотя бы за краешек сознания.

Но, когда она несмело касается своим языком моего и вдруг тихо стонет, мне совсем срывает голову. Ей ведь тоже нравится!

А потом она вдруг отстраняется и говорит едва слышно:

— У тебя есть девушка, Вань.

Глава 30

— Прости, — говорю ошарашенно.

Морок спадает, и в этот момент я вообще не понимаю, чем думал в тот момент, когда целовал Гелю.

Отступаю на шаг назад, чтобы помочь голове окончательно проясниться. Смотрю на Ангелину и вдруг содрогаюсь от истеричного смешка. Глаза Субботиной становятся еще более изумленными, но теперь хотя бы не стеклянными.

— Ты…Ты смеешься? — спрашивает она.

— Прости, — повторяю, но тут же снова срываюсь на смех.

Закрываю глаза ладонью в надежде, что это поможет мне объясниться, но уголки губ неумолимо ползут вверх.

Пытаюсь пояснить:

— Просто ты выглядишь такой удивленной. И не понимаешь, что я шокирован не меньше твоего.

Отнимаю ладонь от глаз и снова смотрю на Гелю. На ее лице так много эмоций, и они так быстро перемешиваются и трансформируются, что понять ее шансов у меня не остается.

Смущена? Расстроена? Обижена? Зла? Ее щеки чуть тронуты краской, и мне хочется думать о том, это хоть немного, но от удовольствия.

Как так вышло, что я так резко упал в эти эмоции к ней?

— Почему ты шокирован? — спрашивает она.

Я молчу. Прямо отвечать мне не хочется. Кажется слишком сложным и слишком…стыдным, что ли.

— М-м-м, — протягиваю невнятно, отводя взгляд, — не знаю, как объяснить.

— Может, попытаешься?

Я часто шучу, что Геля пытается докопаться до истины, как бульдог, но теперь, когда это ее качество давит в мою болевую точку, мне совсем не смешно.

— Я не должен был, — у меня наконец получается справиться с улыбкой, и я серьезно смотрю ей в глаза, — извини меня.

Она молчит, опускает взгляд вниз, хмурится. О чем, интересно, думает? О том, что я придурок? Или о том, что у меня нет никакой морали, раз я поцеловал ее, будучи в отношениях?

А она в действительности есть, эта мораль? Я про Алену ни на секунду не вспомнил. Я, выходит, сволочь в этой ситуации? По отношению к обеим девушкам. Рассерженно тру шею ладонью.

— Извинить? — спрашивает Геля, затем рассеянно оглядывается, кидает мокрое полотенце на скамейку.

Потом снова подбирает его, вновь оглядывается. Так трогательно, что она переживает за это дурацкое полотенце.

— Окей, Вань, — и интонации в ее голосе не сулят вообще ничего хорошего, — извиняю. Что, просто забудем об этом? Так ты хочешь?