Я сажусь на лавочку из-за внезапной слабости, возникающей в ногах. Они будто подгибаются и отказываются меня держать. Всё это кажется бредом. Сном. В котором я вот-вот проснусь. Прикрывая глаза, пальцами я практически сжимаю кожу правой ноги через ткань своего маленького чёрного платья и жду, что приду в себя в собственной квартире, но вокруг меня по-прежнему гардеробная ресторана. В ушах странно шумит, а её стены словно надвигаются и смыкаются. Нет, говорить такое слишком даже для Райана Андерсона. Последнюю мысль я произношу в том числе и вслух и тут же вновь отвожу глаза. Но отлично слышу, как он приближается и опускается на сидение позади моей спины.
— Когда в тот день ты сказала все те слова, я ощутил себя почти ничтожеством. Именно в таких выражениях со мной ещё никто и никогда не говорил, и я подумал, что ухожу, чтобы не выйти из себя при тебе. Но гораздо позже мне стало ясно, что дело совсем в другом. В том, как плохо ты обо мне думаешь, когда я вроде как уже не такой, — левая рука, появляясь сбоку от меня, нащупывает и сжимает мою правую ладонь, свободно лежащую на колене. Это чувствуется правильно. Эмоционально. Так, что я готова остаться тут навсегда. В этом моменте и среди стен, которые уже больше не давят. — Должно быть, я увяз в тебе гораздо сильнее, чем думал, раз сижу здесь и говорю всё это. Вдруг ты мой последний шанс остановиться? Спасение от того дня спустя много лет, когда я проснусь и пойму, что у меня нет ничего, кроме денег? — мужской голос вроде бы слегка дрожит. Так же, как и рука. Хотя я уверена лишь в том, что слова попадают точно в цель. Все вместе. И каждое по отдельности. — Я стараюсь грубить, уходить, рвать связи и в том числе и поэтому отталкиваю тебя, а потом и вовсе просто сбегаю туда, где нет тебя, но чем больше я пытаюсь отдалиться, тем всё сильнее меня сжигает изнутри. Чувство, что я просто хочу тебя обнимать. Засыпать и просыпаться не только с мыслями о тебе, но и непосредственно с тобой. Стать твоей частью. В Бразилии мне показалось, что ты, возможно, тоже хочешь быть со мной. Именно ради меня, а не только из-за того, чтобы забеременеть. У такого, как я, вполне могут быть эгоистичные и ошибочные мысли, но, если ты испытываешь нечто подобное, я бы хотел об этом знать.
— Я не могу, Райан.
— Значит, использовать меня ты не против, но когда я фактически признаюсь, что хочу с тобой настоящую семью, в которой ты никуда от меня не денешься, и, может быть, люблю тебя, ты сразу же не можешь?
— Ты не знаешь, что такое любовь. Или я боюсь, что не знаешь, — не выдержав, я оборачиваюсь к нему. Лишь чуть поворачиваю голову, но тут же чувствую твёрдое и уверенное прикосновение, уже не позволяющее отвернуться. Поверх левой щеки, но такое ощущение, что будто повсюду. И я знаю, что рискую пропасть. Смотря в эти глаза, наполненные чем-то неизвестным, и в глубине души разделяя его эмоции, даже если с ним может быть не всё так однозначно, как представляется ему самому. — Я не в силах лгать в первую очередь самой себе, я, и правда, хочу большего с тобой, но что, если для тебя это всего лишь очередная прихоть? Влюбить кого-нибудь в себя и провести что-то вроде эксперимента, надолго ли тебя хватит? Что будет, когда она пройдёт? Я повторю судьбу твоей жены? Но я не она. Я не смогу просто закрывать глаза, — что бы я ни думала про своих родителей и их несколько скучный брак, я моногамна. С тем, что я так или иначе стала соучастницей измены, это, вероятно, совсем не соотносится, но я не выдержу ни нелюбви, ни неверности. Соответствующие вещи меня сломают. Разрушат. На уровне предположений о том, как это будет или уже было, если он врёт о своей как бы преданности мне, они уже сейчас обосновываются в моём теле тяжестью и затруднением дыхания.
— Просто дай мне шанс. Один чёртов шанс, Моника, — горячее дыхание на моём лице влияет не хуже слов. От Райана пахнет почти отчаянием. Это действительно в нём есть. Мне так кажется. Потребность что-то сделать невероятно огромна. Нет, не просто что-то, а всё, что необходимо для того, чтобы оно исчезло. А ещё мне хочется потрогать костюм. Выяснить, как он будет ощущаться под пальцами. Гладкая ли ткань или шершавая. По одному лишь взгляду ничего непонятно. Но в случае со мной банальным любопытством дело может и не ограничиться. Я не думаю, что умею касаться Райана Андерсона без немедленно возникающего желания пойти дальше прикосновений. С другой же стороны какая, чёрт возьми, разница?
Я дотрагиваюсь до рубашки правой рукой и даже почти расстёгиваю первую пуговицу, предвкушая, как увижу кусочек оголившейся кожи, когда Райан убирает мою ладонь от своей груди, надёжно обхватив запястье длинными пальцами. Ещё недавно они лежали на моей щеке, но теперь сдерживают меня, в то время как он смотрит в мои глаза почти что жёстко и непререкаемо.