Фонарь на бизань-мачте

Он задвинул ящик, и Фелисите села слева от лейтенанта в кресло для посетителей. «На ее место», — подумалось ей. И тут у нее в мозгу почему-то вспыхнула фраза, произнесенная им однажды еще в Порт-Луи: «Черт возьми! Не могли вы остаться там, где вы были? Вы требуете от людей невозможного, вот что!»

«Может быть, он и ей сказал точно такие слова. Сколько раз говорил нечто подобное за свою жизнь истинного женолюба? Именно эту фразу я бы и выбрала, чтобы дать представление о его нраве. Чувственный, но не склонный ко всяким слащавостям, он не станет льстить женщине, превознося до небес ее красоту, разве что вскользь намекнет на ее соблазнительность».

Фелисите смотрела в окно, лейтенант молчал. Минут через десять это безмолвие стало невыносимым.

— Не вбивай себе в голову разные глупости, Фелисите. Клянусь, ничего у меня с этой дамой не было и никогда не будет. Я ведь гожусь ей в отцы, ты же знаешь. Сколько ей может быть лет? Двадцать, наверно, а мне давно уж за сорок. Нелепость какая-то!

«Это и впрямь была бы нелепость, если бы дело касалось кого-то другого, — думала Фелисите. — Но ты в свои сорок два года куда обаятельней и сильней ее недотепы мужа, а главное — ты чертовски умен по сравнению с этой ходячей энциклопедией!»

— Мои мысли по этому поводу для меня, конечно, существенны, — произнесла она вслух, — но сегодня я не хочу в них больше копаться. Я вспоминаю все то прекрасное и святое, что между нами было, и думаю, что ни ты, ни я не имеем права это предать.

Он крепко обнял ее, а потом, хоть работа еще не закончилась, вернулся с ней вместе домой.

На следующей неделе господин Ройе объявил о своем намерении уехать в Порт-Луи. «Мне в точности так и не стало известно, был ли у них роман или нет, — подумала госпожа Шамплер. — Но не для того же встречались они, чтобы поговорить о блаженстве загробной жизни!»

Спустя много лет он ей как-то сказал: «Я не изменял тебе никогда, разве лишь в путешествиях, но какая же это измена?» Она ему не поверила, и все же ей было отрадно услышать эти слова. А теперь, вспоминая их уже в старости, она наконец-то могла без боли думать о госпоже Ройе и еще нескольких дамах, коими лейтенант увлекался в разное время. «Я была единственной, да, единственной, кто для него что-то значил».

Подняв голову, она устремила взгляд на гостей, и все изумились ее победоносному виду.

Смышленый поставил на консоль блюдо с жареным поросенком: хвост у него торчал штопором, а в зубах он держал цветок.

— Браво! — воскликнул л’Эрмит.

И попросил разрешения разрезать жаркое. Затем был подан салат из кокоса. Разговор за столом не клеился, и госпожа Шамплер обратилась к контр-адмиралу:

— Когда у вас будет свободная минута, сделайте одолжение ко мне заглянуть. Мне надо у вас получить кое-какую… кое-какую справку.

Доминика, Элен и Гилем взглянули на нее с удивлением, смешанным с беспокойством. Никто, впрочем, этого не заметил, и ответ контр-адмирала потонул в гуле вновь завязавшихся разговоров.

До госпожи Шамплер долетали слова, обрывки фраз, взрывы смеха. Обстановка в столовой была ей приятна. Ничего как будто особенного, но то была жизнь. В зеркале старая дама видела лица своих соседей. За контр-адмиралом сидели Жюльетта и капитан де ла Суше, а слева, после л’Эрмита, — Элен и второй лейтенант. Она попыталась вспомнить его имя, не преуспела в этом и отступилась. Всем было, кажется, весело, все улыбались, включая Жюльетту, на время забывшую про посещение ее мужем театра.

«Хлеб-соль, — подумала госпожа Шамплер. — Правы были наши отцы и деды, которые верили в благотворность хлеба и соли, преподносимых гостям на пороге жилища. Ничему не дано так прочно соединять людские сердца». И с этой минуты она уже не спускала глаз с юной пары — Доминики и лейтенанта. Девушка полностью освободилась от своей робости и слушала Легайика с самым живым интересом. «А он в самом деле хорош, — подумала старая дама, — я одобряю выбор Доми». Руки с длинными пальцами были красивой формы, выдающийся подбородок говорил о характере твердом и мужественном. «Что ж, эти качества необходимы мужчине, чтобы женщина рядом с ним могла быть счастливой, — сказала себе госпожа Шамплер. — Не выкажи лейтенант силы воли, взявшей верх над моей, я не была бы так благодарна ему за счастье, каким он меня одарил». И она улыбнулась внучке, неожиданно бросившей на нее внимательный взгляд.

— Мы можем теперь перейти в гостиную, — предложила старая дама после десерта.

И поднялась, подавая пример другим. Ей стало жаль прерывать разговор Доминики с ее соседом. «Надеюсь, у Легайика достанет ума подойти к ней в гостиной», — подумала госпожа Шамплер.

Остаток вечера тоже прошел неплохо, беседа за чашками кофе, в дыму раскуренных трубок, стала еще оживленнее. Когда офицеры уже раскланивались с хозяевами, госпожа Шамплер ясно расслышала голос Доминики:

— Так, значит, договорились на завтра, да?

А наверху, в коридоре, перед тем как расстаться на ночь, Доминика поцеловала ей руку.

— Ах, бабушка, вы бесподобны в роли хозяйки дома!

И уже было открыв свою дверь, подбежала снова.