Фонарик (сборник рассказов)

Какой-то буйный восторг залил вдруг всё Гришуткино существо, — он понял папку! И, сунув два пальца в рот, он свистнул так пронзительно, как ему ещё ни разу не удавалось свистнуть.

Ласточка дико рванулась с места.

— Стой!.. Стой!.. — закричал Григорий, падая. Вожжи тащили, волокли его по дороге, но шага через три он выпустил их из рук, а сам остался лежать у ног остолбеневшего Гришутки.

Ласточка карьером вынеслась в раскрытые ворота.

На крыльце истошно вопила хозяйка, что-то кричал лакей Василий; Григорий с трудом поднимался с земли.

— Чего стоишь?! Бери Копчика, скачи, догоняй! — кричал ему хозяин.

Гришутка растерянно оглянулся, — лакей Василий бежал к нему. Гришутка как зачарованный стоял на месте и смотрел на отца. Тот, сильно хромая, бежал к конюшне, и снова глаза отца и сына встретились. И на этот раз оба, не произнеся ни звука, поняли друг друга.

«Не выдавай!» — требовали глаза отца.

«Не выдам!» — ответили глаза сына.

* * *

Ласточка, обезумев от ужаса, вынеслась за ворота и помчалась карьером по дороге, вся в мыле, с раздувающимися ноздрями, с заложенными назад ушами. Но, не слыша за собой погони и нового свиста, она понемногу успокоилась и постепенно перешла с карьера на свою обычную размашистую рысь.

Ещё издали увидел её с вышки над забором фабричный сторож. Он сбежал вниз и широко распахнул ворота. И, когда Ласточка влетела во двор, он сразу же захлопнул их и запер на все засовы. Лошадь привычно остановилась у подъезда конторы. Изумлённые рабочие обступили коляску. Что это значит? Почему Ласточка прибежала одна?

Но теряться в догадках было некогда. Подошёл Сергей, поднял сиденье, достал небольшой, очень тяжёлый ящик и вскрыл его.

В ящике были патроны.

— Подходи по очереди, — скомандовал он. — Раздавать буду.

В эту минуту сторож крикнул с вышки:

— Григорий скачет вдогонку!

И перед Григорием гостеприимно распахнулись ворота — и снова наглухо закрылись. Григорий соскочил с Копчика, привязал его к коляске сзади и взобрался на козлы.

— Что же ответите хозяину, братцы? — спросил он, заворачивая Ласточку к воротам. — Требует прекратить забастовку.

— А то и скажи ему, — наперебой заговорили рабочие. — Будем бастовать, покамест арестованных не выпустят… пока уволенных обратно не примет… Управляющего пусть к чёрту гонит!.. Штрафы пусть отменит!..

— Ясно, — сказал Григорий, — стало быть, вечером ждите казаков в гости.

— А милости просим!.. Сумеем встретить!..

Распахнулись ворота, Ласточка стрелой вылетела на дорогу; и снова загремели на воротах изнутри тяжёлые засовы.

* * *

Тем временем Гришутка стоял перед хозяином. Рыжов сидел на крыльце, держа Гришутку за плечи, и крепко сжимал своими коленями его тоненькие коленки.

— Зачем свистнул, говори! Или, может быть, научил кто, а? Говори, иначе несдобровать! — строго допрашивал хозяин. Гришутка смотрел прямо в его холодные глаза. У, какой злой, страшный!.. Но всё равно, — папку выдавать нельзя!

— Ребята… деревенские… свистеть научили, — робко пролепетал он.

— Да я не про то, дурак! Около Ласточки зачем свистнул? Подучил кто?

— Никто не подучил… я сам…

— А зачем?! Говори, зачем?

И вдруг, неожиданно для самого себя, Гришутка догадался, как сказать.

— А ни за чем… У меня всё не выходило… ребята учили, учили… я пробовал, пробовал, всё не выходит… а тут вдруг и вышло… я же не нарочно…

— Врёшь, не проведёшь! — заорал Рыжов. — Рабочие подучили, чтоб сегодня на фабрику не приехал! Называй, кто именно!

Но Гришутка твёрдо стоял на своём: не выходило, а тут вдруг вышло!.. Он весь дрожал, голова его кружилась всё сильней, он говорил заикаясь, но сердце его ликовало: не догадывается хозяин! Не посадят папку в тюрьму!

— А ну-ко, пойдём! Заговоришь ты у меня! — И хозяин поволок Гришутку в дом. Ухмыляющийся лакей Василий шёл за ними.

В гостиной полулежала в кресле хозяйка и стонала. Горничная Глаша растирала ей чем-то пахучим виски. Рыжов протащил мимо них Гришутку и втолкнул в свой кабинет.

— А ну, Василий, развяжи ему язык! — приказал он и вышел в гостиную.

— Скажешь, парнишка, — зашептал вкрадчиво и ласково на ухо Гришутке Василий, — пальцем тебя не трону и пряников дам. Вкусные у меня пряники! Ты мне только скажи, — кто научил? Имя назови! Ну? Имя!

— Никто не подучил… Не выходило… а вдруг вышло, — упрямо твердил Гришутка.

— Ладно же! Небось сейчас заговоришь!

И не успел Гришутка опомниться, как его голова оказалась крепко зажатой между коленками Василия. В ушах зашумело, стало страшно, — ведь дома его никогда не пороли… После первого же хлёсткого удара Гришутка громко заревел, не столько от боли, сколько от обиды.

— Ну, — жёстко сказал Василий, ещё туже сжав коленями голову Гришутке, — говори, — кто подучил? Имя?

— Не… вы… ходило… а тут вышло… — захлёбываясь плачем, бормотал Гришутка.

— Ну, брат, не взыщи, придётся ещё наддать, — сказал Василий. У Гришутки потемнело в глазах, но тут чьи-то сильные руки вырвали его у Василия.