Фонарщик

– А то, что вся гора кишит гремучими змеями, и они нас всех покусают!

– Нет, нет, Герти, – со смехом сказал доктор. – Я рассказал ей, что прошлым летом здесь убили гремучую змею, и она воспользовалась случаем, чтобы вырваться.

– Это ничего не значит, – возразила добрая женщина, тоже смеясь, несмотря на свой страх. – Если есть одна, могут быть и другие, и я больше не останусь тут ни минуты!

Волей-неволей доктору пришлось проводить жену, но он обещал Гертруде скоро вернуться и пойти с ней на вершину. Подождав несколько минут, Гертруда решила идти дальше одна.

Сначала она огляделась, нет ли и вправду поблизости гремучей змеи, но тропинка была так утоптана, что она тут же успокоилась: раз по ней часто ходят люди, значит, здесь безопасно. Вскоре все ее внимание было поглощено красотой окружающей местности. С трудом поднимаясь все выше и выше, она добралась до новой площадки, поросшей деревьями. Девушка присела у подножия гигантской сосны, сняла шляпу и, полной грудью вдыхая свежий горный воздух, снова предалась мыслям, от которых ее отвлекли доктор и миссис Джереми.

Но не прошло и минуты, как вдруг какой-то шум заставил ее вздрогнуть; она вспомнила о гремучих змеях и вскочила, но, оглянувшись, увидела в нескольких шагах от себя лежащего человека, который, казалось, спал. По шляпе с полями и по седым волосам она узнала мистера Филипса. Он действительно спал, положив голову на руку. На лице его лежал отпечаток скорби; видно было, что и во сне что-то угнетало его.

Глубокая жалость наполнила сердце Гертруды, на глаза навернулись слезы…

В эту минуту, точно почувствовав ее присутствие, мистер Филипс открыл глаза и встретил полный слез взгляд смущенной девушки.

– Дитя мое, вы плачете? – с тревогой спросил он. – Неужели из-за меня вы пролили эту слезу?

Гертруда промолчала.

– Думаю, что да, – продолжал он, – и всем сердцем благословляю вас за это. Но в будущем не плачьте над чужим человеком; у вас будет достаточно своего горя, когда доживете до моих лет.

– Если бы я до сих пор не знала горя, я не могла бы сочувствовать другому. Если бы я не плакала так часто над собой, то не могла бы плакать над другими.

– Но вы счастливы?

– Да.

– Есть люди, которые легко забывают прошлое.

– Но я не из них.

– Детские горести развеиваются одной улыбкой, а вы ведь еще почти дитя.

– Я никогда не была ребенком, – ответила Гертруда.

– Странная девушка! – пробормотал Филипс. – Хотите поговорить со мной немного? Садитесь.

Гертруда села рядом с ним под утесом.

– Вы, наверное, никогда не знали горя?

– Я? – воскликнула Гертруда. – Еще как часто!

– Но недолго?

– О! Я помню целые годы, когда я не только не знала счастья, но и не мечтала о нем!

– А что вы думаете о тех людях, которые никогда не видят счастья?

– Таких людей я жалею и хотела бы помочь им.

– Чем же вы можете им помочь?

– Могу молиться о них, чтобы Бог их утешил, – сказала Гертруда.

– А если утешения нет, если тяжелые тучи нависли над ними?

– Над тучами всегда светит солнце…

– Возможно. Но ведь оно не светит сквозь тучи.

– Трудно подниматься на вершину горы, но кто взобрался, тот оказался выше туч, – ответила Гертруда. – Он знает, что вверху сияет солнце, и будет, не теряя надежды, ждать, пока его лучи рассеют окружающий мрак. Смотрите, смотрите! – радостно вскрикнула она. – Облака расходятся, и скоро вся долина будет залита солнцем!

Действительно, море облаков внизу, казалось, таяло, и в тумане уже вырисовывалось подножие горы. Но не этим зрелищем любовался мистер Филипс: он с восторгом смотрел на молодую девушку.

– Продолжайте! – сказал он. – Расскажите мне о любви и сострадании, хотя вряд ли все эти бессердечные создания стоят любви!

– Вы не любите людей? – спросила она просто.

– Не люблю, – так же просто ответил мистер Филипс.

– И я когда-то ненавидела их, – задумчиво промолвила Гертруда.

– И, может быть, еще будете ненавидеть.

– Нет, это невозможно; человечество оказалось доброй матерью для несчастной сиротки, и теперь я люблю его.

– Люди были добры к вам? – с живостью спросил мистер Филипс. – Неужели бездушные чужие люди заслужили вашу любовь?

– Бездушные?! – со слезами на глазах воскликнула Гертруда. – О, если бы вы знали моего дядю Трумана и мою милую Эмилию, вы бы иначе судили о людях!

– Ну, так расскажите мне о них, – тихо попросил он.

– Что же о них рассказать? Один был стар и беден; другая слепа… Но им я обязана тем, что мне, покинутому ребенку, которого все обижали, теперь улыбается весь мир, все кажется прекрасным, светлым и ясным.

– И с тех пор ваше счастье так безмятежно? У вас не было ни тревог, ни переживаний?

– Я не то хотела сказать. У меня было немало огорчений. Во-первых, умер дядя Труман, потом одни мои друзья умерли, другие должны были далеко уехать… И теперь еще бывает немало грустных, тяжелых минут, много забот…

– Отчего же вы всегда кажетесь такой счастливой и веселой?

Гертруда улыбнулась в ответ; кинув взгляд вниз, на долину, она мягко сказала:

– Я вижу у ног зияющую пропасть, но опираюсь на спасительный утес!