Фонд

Посмотрев на фотографии минут двадцать и представив, о чем говорили в тот вечер его жена и дочки, он вспомнил и о страшных снимках, на которых было четко запечатлено то, что эти люди сделали с ними. Отложил фото в сторону и направился к двери, потом по вестибюлю, готовый сделать то, что задумал. Фотографии запустили «кислотный» насос и подняли артериальное давление. Он жаждал крови.

Однако убивать с каждым разом становилось труднее. Он не мог точно сказать, почему. Вроде все как обычно. Жгучее желание проходит через его большие руки и лишает очередную жертву жизни. Однако уже несколько месяцев он чувствовал внутри себя некое противодействие. Его шаг все больше замедлялся. А перед самим убийством становилось все труднее управлять руками. Это были признаки слабости, дополнительные помехи, с которыми ему сегодня вечером придется бороться, не считая Теда Броновича.

Девятнадцать лет он испытывал удовольствие от этого занятия – простого акта мщения, своего рода спектакля, который постоянно повторяется и в котором каждый раз действуют разные персонажи. Это было его способом самоочищения от яда, который привнесло в его душу убийство семьи. Кейну было все равно, знал ли он свои жертвы лично. Кое-кто в его организации чувствовал, что умрет, и должен был умереть. Кейн пришел к окончательному решению, но, как правило, действовал под влиянием насущной необходимости. Он понимал – необходимо что-то делать с преступниками, с дурными людьми, которые держат людей хороших на прицеле психологического оружия, заставляют их закрывать на замок двери своих квартир, внимательно следить за детьми и организовывать патрулирование улиц. Но он также понимал, что не сможет ни предотвратить насилия, ни защитить своих близких и будет вынужден жить после этого с постоянным ощущением вины из-за того, что ничего сделать так и не удалось. Может быть, его решимость терялась с возрастом, подвергаясь со временем эрозии, а желание мести становилось все менее настойчивым.

Всего пару лет назад ему исполнилось пятьдесят. Он остановился перед стеклянной панелью, разделяющей длинный коридор, и всмотрелся в свое отражение. Он все еще большой и сильный, все еще красивый. Конечно, появилась седина, да и морщин на лице прибавилось. Но Кейн оставался непреклонным, и это было видно по мертвенно серым глазам, которые смотрели словно в глубину стекла.

Созерцание своего отражения на стекле не дало дополнительных сведений о собственной персоне. Кейн отступил в коридор и остановился в тени, куда не проникал свет от аварийных ламп. Сейчас он находился поблизости от кабинета Броновича и почему-то подумал о том, чья фамилия появится на этой двери через неделю. Странное дело, ему почти не хотелось, чтобы табличка менялась. В конце концов, Бронович не сделал ему ничего плохого. И Кейн не был уверен, что после смерти Броновича утечка информации прекратится. Сострадание, вернее, то, что у него от этого чувства осталось, сдерживало. Это случилось впервые со времени гибели его семьи. Но он понимал – это слабость, не более того. Бронович, по собственной вине или по невезению, оказался в центре внимания компании, и Кейн взял на себя труд ликвидировать его.

Он впервые попытался посмотреть на это не как на убийство. Даже потратил время, чтобы разобраться в деталях. Нельзя ли представить это как некий патриотический поступок? Такое ли уж большое различие между этим исполнением смертного приговора и убийствами, которые он совершал еще будучи солдатом?

По-видимому, нет. Убийство есть убийство. И нет никакой разницы, в военной ты форме или нет. Черт побери, врагов несметное число и здесь, в Вашингтоне, и он ведет против них войну. Войну за всех американцев. И побеждает.

Ему нравилось думать таким образом. Он чуть не улыбнулся, решив, что такая аргументация подходит. Война – вот что это. Война, которую не он начал, но которую с превеликим удовольствием довел бы до конца.

У двери кабинета Броновича он остановился и сконцентрировался на предстоящей работе. Отмел прочь пацифистские мысли, которые проскальзывали в сознание, селились там рядом с мыслями о собственном могуществе. Последний, кто ушел из помещения, – Джеймисон. Это случилось час назад. Остальные давно прошли через контрольно-пропускной пункт и покинули здание. Не считая Кейси, разумеется. Он все еще здесь. И будет слоняться здесь, пока Кейн не закончит задуманное.

Кейн медленно двинулся, заглянул в дверь кабинета и увидел, как Бронович положил на стол свои дурацкие «крылья» и направился к вешалке за пальто. Пора начинать. Если что-то пойдет не так, не хотелось бы возиться с Броновичем в холле. У Кейна участился пульс, разгулялись нервы, и он понял, что слабость овладевает им сильнее, чем когда-либо раньше.

Но какого черта! Дело должно быть сделано. А должно ли? Утечка информации могла идти через другой отдел. Может, они вообще ошибались насчет Броновича. Вдруг Броновичу просто не повезло, и этот усердный инженер всего лишь ошибочно затребовал дела, в которых содержалась информация, просочившаяся в прессу?