Фонтан

Слэйн медленно открыл глаза и увидел сидящего напротив него Громма. Тот слегка покачивался взад-вперёд и, закрыв глаза, продолжал своё необычное ритуальное пение.

Оммм шанти, шанти, шанти Оммм

Оммм, шанти, шанти, Оммм…

Прекратив петь, он положил левую руку на плечо Слэйну. Продолжая смотреть пустыми и тёмными глазами, словно сквозь него, продолжил:

Оммм, шанти, шанти, Оммм…

Они с Женевой подхватили эти строчки, Громм взял варган и стал играть.

Его старческое лицо не выражало совершенно никаких эмоций и было странного цвета, казалось, что серебристые потоки реки проходили через него и освещали старческое тело.

Затем он широко открыл глаза и, смотря на Слэйна, отрывисто протянул:

— Майя…

И замолк.

Медленно покачиваясь, он поднялся, повернулся к Женеве и достал из своей красочной чадар какой-то предмет.

В руках был свиток. Он медленным жестом, словно из последних сил, протянул его Женеве. Затем, громко и радостно рассмеявшись, старец покачнулся и вдруг упал на спину. Слэйн с Женевой поймали его под руки и уложили в лодку.

Его лицо продолжало улыбаться. Его грудь медленно поднималась и затем осталась неподвижной.

Слэйн вместе с Женевой оттолкнули лодку.

Серебристая река, освещаемая луной, с лёгким воркованием приняла своего улыбчивого пассажира.

— Его путь завершён, теперь река доставит его в океан, и он воссоединится с ним.

Женева произнесла это с лёгкой дрожью в голосе, на глазах у неё проступили слёзы.

— Какая красивая смерть и невероятная жизнь, — сказал Слэйн и неожиданно вскинул руки вверх, будто пытаясь ухватить саму луну для поцелуя, и радостно прокричал.

Он смеялся, и Женева сквозь слёзы радовалась вместе с ним, это были высший экстаз и невыразимый восторг.

Кричали они до тех пор, пока лодка не пропала в темноте ночи.

Омыв лица и сев в обнимку у костра, накрывшись тёплой накидкой, не говоря ни слова, они погрузились в одну благодатную пустоту. Их тела были вместе, и большего им было не нужно.

До этого они не пробовали делать это, прикоснувшись телами, но в этот раз всё было иначе. Стояла необыкновенная ночь. Речка довольно урчала и, уже привыкшая к своей любимой роли, относила в темнейшую даль мысли двух человеческих созданий.

Вскоре, когда костёр догорел и стало светать, тёплая накидка тихонько сползла с их плеч. Их телам был не страшен свежий утренний холодок, напротив, они принимали его в себя, и оба выпускали тандемом своих тел тёплую волну жизни.

Когда солнечные лучи начали украдкой подкрадываться к их лицам, они одновременно вернулись в существующий для них мир.

— Ты слышала, как речка повторяла последние слова Иммануила?

Слэйн встал и направился к воде умыть лицо. Он засмотрелся на своё отражение, и в его голове, радуясь и ликуя, стали возникать новые мысли, которые теперь были легко заметны его внутренним созерцателем. Женева наклонилась над ним, и в отражении появились два улыбающихся лица.

— Это мантра джайнов, известных в своё время религиозных аскетов, — играючи шевеля губами, произнесла она в отражении.

Изображение Слэйна стало серьёзным.

— Ты знаешь её перевод?

Женева обняла его и прошептала в самое ухо:

— Она прекрасна и звучит так:

«Я касаюсь стоп того, кто обрёл себя,

Я касаюсь стоп того, кто стал своей сущностью,

Прикасаюсь к стопам Великих учителей — увадджхайя,

Я касаюсь стоп учителей,

Я прикасаюсь к стопам всех, кто познал себя».

Слэйн задумался.

— Объясни.

Она встала в полный рост и вдруг громко засмеялась.

— Это невозможно, я не знаю. Обрети себя — вот и весь смысл.

Вдруг за их спинами послышался крик мужчины:

— Женева! Эй, это ты?

С молниеносной скоростью оба встали с земли и обернулись. Вдали, у лесной тропы, стоял мужчина, лет тридцати пяти. Он был небольшого роста, одетый в звериные шкуры, и его круглое узкоглазое лицо, похожее на медную начищенную монету, выражало одновременно сильное изумление и испуг. Это был охотник, поскольку за спиной у него висел лук со стрелами. В его голосе проскользнули заметные нотки пылающей ревности.

— Кто это? — спросил Слэйн, когда мужчина стал приближаться к ним.

Женева была ошарашена. В неё словно ударила молния, она опустила глаза. В её растерянном взгляде читалась паника.

Слэйн взял её за руку, и мужчина вдруг остановился и с глупым выражением вытянул губы.

— Чего же ты боишься? Мы не должны паниковать, я чувствую, это мне река подсказала, что мне осталось недолго ждать.

Женева подняла на него глаза и, чуть успокоившись, выдохнула.

Когда узкоглазый охотник приблизился к ним, он начал коряво тараторить:

— Женева, где ты была все эти дни? В общине стали думать, что тебя поймали. Могла бы оставить заметку, что с тобой всё в порядке. Я переживал…

Затем узкоглазый круглолицый охотник, словно остриём, пронзил своим взором Слэйна и спросил сквозь зубы:

— Кто это?

Хладнокровно подойдя к нему ближе, нахмурившись и с выражением некоторой брезгливости на лице, она с раздражением ответила:

— Это мой родной дядя, он прибыл для того, чтобы проститься с блаженным Иммануилом.

Незнакомец в ответ заулыбался гнилым ртом и захихикал:

— Полоумный старик наконец-то откинулся!