Фонтан

Ему хотелось возразить Иммануилу, он пытался разговаривать с ним, спрашивал про лодку, но уже через мгновение невероятная слабость вновь одолевала Слэйна, и он погружался в сон.

– Дайте мне энергена, – просил он Женеву.

Он по-прежнему слабо различал окружающее его пространство и долго не мог вспомнить, что ему нужно было делать и что узнать.

Ему казалось, что вместо головы у него была открытая чёрная дыра, в которой умещалась вся Вселенная.

Теплее не становилось, где-то внизу, на земле, как ему казалось, его дёргало за невидимые ниточки его собственное тело, прося солнца.

«Что ему от меня нужно?» – с некоторым раздражением, растворяясь по крупицам в мягких небесных перинах, думал он, и в этот момент тело вновь дёрнулось и позвало к себе.

– Ну, что? – с недовольством произносил он, и его сознание куда-то медленно опускалось, туда, где было холодно, мрачно, и влажность в воздухе была настолько ощутимой, что хотелось выжимать его с силой, как губку.

– Ему стало ещё хуже: жар не спадает, лихорадит и бредит.

Перед его лицом звонко говорила темноволосая женщина, очень похожая на Женеву.

– Недолго ему осталось. Хорошо хоть на родной земле умрёт, – отвечал ей второй голос за спиной.

Слэйн закрыл глаза и когда открыл их, то увидел перед собой улыбающуюся физиономию Капоне. Он зажмурился и вновь открыл глаза – Капоне был перед ним.

– Эл…Наконец-то ты явился, что мне делать дальше?

Медленно и с трудом выговаривая неестественно тянущуюся фразу, словно используя для этого каучуковый язык, Слэйн продолжал извиваться всем телом в жуткой лихорадке. У него сильно слезились глаза, во всём теле чувствовалась боль, он мычал, не в силах её терпеть.

Лицо Капоне удалялось, и Слэйн уже начал проклинать его и, закатывая глаза, продолжал извиваться, словно огненная змея.

Рядом с ним сидела Женева, которая с серьёзным и обеспокоенным лицом протирала ему лоб и делала холодные компрессы.

Громм за её спиной переминал в маленькой ступе какие-то растения и корешки. Он словно пародировал мычание лихорадочного и забавного детского усердия, продолжая готовить своё снадобье.

– Эл! Где ты, Эл?

Слэйн вновь открыл глаза, и пещеру словно озарил свет его ярких безумных глаз.

Громм добавил в костёр какой-то горькой травы, и та, словно кобра, зашипела и заискрилась. Пещеру наполнил густой синеватый дым.

Всё было как в тумане… Пустота была во всём его естестве – оно растворялось в ней плавно, легко и безмятежно.

Спустя несколько дней лихорадка полностью отступила, и Слэйн пришёл в себя.

– Я очень сильно за тебя переживала, – говорила Женева и давала отпить ему несколько глотков жутко неприятной по вкусу жидкости.

– Ты постоянно звал отца, плакал о нём…

Слэйн приподнялся и осмотрелся.

Пещера не изменила своего естественного вида, всё пребывало в том же порядке, что и в первый раз. В углу, в позе лотоса, погружённый в глубокую медитацию, сидел Громм. Лицо его было освещено, в уголках губ затаилась лёгкая ухмылка.

Женева сидела рядом с ним, на её заплаканном, исхудавшем лице вперемежку выражались тревога и радость. Сквозь её пышные, чёрные как смола волосы пробивались лучи летнего солнца.

– Сколько я проспал? – спросил он её, принимая глиняную чашку с горьким отваром.

Отпив глоток, сморщившись, он сразу же плюнул.

– Что за дрянь такая?

Женева, словно проснувшись от глубокого сна, заулыбалась и, слегка скосив глазами в сторону, тихонько произнесла:

– Ещё бы, а ты что думал… Секретный рецепт от Иммануила.

Хохотнув ещё раз, она неожиданно придвинулась плотнее к Колосову и стала заботливо трогать его лоб.

– Выпей его до конца, пожалуйста…

Слэйн попытался воспротивиться, но увидев, как потемнело лицо Женевы, неохотно выполнил её просьбу.

– Иммануил предложил с момента, как ты очнёшься, водить тебя к речке.

Слэйн удивлённо всплеснул руками и взглянул на старца.

– Так, значит, он разговаривает!

Женева, снимая с костра котелок с рыбной ухой и протягивая ему, ответила:

– Не совсем так.

– Не понял тебя, объясни.

Говоря, он с жадностью схватил полную ложку и, проглотив её содержимое молниеносным движением, повторил.

Она ласково посмотрела на него и, встав, отошла в сторону медитирующего старца. Женева вернулась со свёртком в руке.

Быстро доев, облизываясь и икая, Слэйн принял из её рук свёрнутую бумагу и, раскрыв, стал её изучать в свете лучей. На бумаге были написаны несколько предложений на непонятном языке.

– Я не знаю, что это за язык, – с огорчением он отдал свёрток обратно в руки Женевы.

Приняв её, она спокойно ответила:

– Зато я знаю. Это пракрит – древнейший язык индо-арийцев. Тут всего лишь несколько высказываний, и первое звучит так:

«У реки была самая лучшая память, она принимала всё, что есть вокруг, и начинала петь и танцевать, стремясь в своём легком потоке донести это в океан».

Слэйн задумался.

Женева положила свиток в свисающую поверх бедра суму и, встав, направилась к выходу из пещеры.

– Ты на речку? – спросил он её.

Она обернулась.

– Туда и затем в лес, за ягодами. Пошли со мной, если есть силы.

* * *

Стояли жаркие дни, по словам Женевы было примерно начало июня.