Фонтанный дом его сиятельства графа Шереметева. Жизнь и быт обитателей и служителей

История семьи служителей Никитенко отражена и в документах родового архива. 27 декабря 1798 г. граф Н. П. Шереметев написал большое письмо своему борисовскому управителю Григорию Горшкову в ответ на его донесение от 8 декабря о «возмущении крестьян». Горшков докладывал, что главным возмутителем спокойствия в слободе Алексеевке оказался писарь Василий Никитенко, и граф велел «для укрощения такового в вотчине неустройства, по получении сего, нимало не мешкав, взяв оного писаря Никитенкова, отправить в город и, яко возмутителя вотчины и первого начальника всего неустройства, представить для поступления с ним по законам в присутственное место, где следует и просить, чтобы по учинении ему должного наказания отослать… на поселение», а если у Никитенко появятся защитники и сообщники, то просить для их усмирения военную команду. Но вместе с тем он предупреждает Горшкова, что Никитенко могли и оклеветать, поскольку он «открывает злоупотребления, непростительные поборы и взятки». Он призывает управителя разобрать дело по совести: «…ежели будет с твоей стороны какое упущение… если еще и корыстолюбие ослепит тебя столь сильно, что ты сделаешь виноватых правыми, а правых виноватыми, то будь уверен, что ты так будешь наказан, как никогда никакой Никитенко не был наказан. Порядочным же рассмотрением, справедливостью и пользою моею, то таковое с твоей стороны исполнение не останется без хорошего награждения»[745]. Дальше события развивались так. Никитенко вязли под стражу. Оттуда он писал графу Шереметеву «письма в немалом количестве, из числа коих много и таковых, кои заключают в себе одни только аллегорические и баснословные сочинения, кои писаны целыми тетрадками, не менее как на пяти и более почтовых листах с надписанием на пакетах французскими надписями… а последнее с немецкой надписью…» Граф Николай Петрович спрашивал управителя, где Никитенко их писал, откуда брал бумагу, деньги на пересылку, кто ему подписывал письма на французском и немецком языке, и приказывал: «…и более писать ко мне писем ему, Никитенкову, воспретить строжайше…»[746] Надписи на почтовых отправлениях на иностранных языках были маленькой хитростью Василия Никитенко — так он надеялся обмануть конторских служителей в Фонтанном доме, которые «складывали в стол» опасную или не нужную, с их точки зрения, корреспонденцию. В своих записках Никитенко объяснял, что бумагу для писем приносила арестованному отцу мать, мелко сложенной, под чепцом: «…этот головной убор малороссиянок в то время был очень объемным и с упругим верхом. Туда же она спрятала и перо, а чернильницу скрыла в краюшке хлеба…»[747] Василий Никитенко был послан к графу в Москву для личного объяснения: «Граф, правда, благосклонно выслушал его, но еще более благосклонно отнесся с наветам противной стороны. Отца признали человеком беспокойным, волнующим умы и радеющим больше о выгодах человечества, чем о графских. Беднягу заковали в цепи и привезли обратно в слободу, где велели жить под надзором местных властей. Отсюда начался ряд его несчастий…»[748]

Графам Шереметевым А. В. Никитенко посвятил немало нелицеприятных строк. «Граф Николай Петрович Шереметев жил блистательно и пышно, как истый вельможа века Екатерины II. Он к тому только и был способен. Имя его не встречается ни в одном из важных событий этой замечательной эпохи… Он был обер-камергером, что, впрочем, не придавало ему ни нравственного, ни умственного значения: он всегда оставался только великолепным и ничтожным царедворцем…»[749] Вряд ли можно согласиться с такой категоричной оценкой личности графа Н. П. Шереметева, но можно понять, почему так написал о нем крепостной из даровитой семьи, угнетаемой системой крепостного права.