Фонтаны на горизонте

Через несколько минут Орлов, Горева и Журба сидели в вельботе. Чукчи привычно налегали на весла. Погода все свежела. Море бросало в лицо пригоршни холодных брызг. Горева со страхом смотрела на свинцовую воду, которая, казалось, вот-вот хлынет через борт. Когда вельбот устремлялся вниз с гребня волны, она инстинктивно хваталась за сидевшего рядом Орлова. Но стоило ей взглянуть на спокойное лицо Тнагыргина, как ей становилось стыдно за свое малодушие.

Едва достигли прибойной полосы, как Тнагыргин крикнул гребцам и те приналегли на весла. Вельбот стрелой прорезал кипящие буруны и вылетел на галечный берег, подхваченный десятками рук ожидавших людей.

Чукчи улыбались, жали руки, что-то говорили, мешая русские и чукотские  слова. Вокруг с лаем носились собаки. Передавалось общее праздничное настроение. Хозяева проводили гостей по берегу. Здесь лежали свернутые и смазанные жиром байдары из моржовых шкур. Они казались такими ненадежными, что Журба с сомнением проговорил:

– На этих хлипких посудинах тоже по морю ходите?

– Пока ходим, – кивнул Тнагыргин. – Вельботов еще мало. Но скоро совсем о них забудем. Вот уже получаем вельботы с руль-моторами.

Он указал на вельбот, около которого трое чукчей и один русский распаковывали ящик. В нем лежал густо покрытый смазкой руль-мотор. Тнагыргин улыбнулся:

– Хотел вас на нем встретить, да вот не успели.

Он повел китобоев мимо яранг. У одной из них чукчи разделывали нерпу, отгоняя наседавших собак. Увидев гостей, охотники прекратили работу и, поздоровавшись, с интересом смотрели им вслед.

– Не удивляйтесь вниманию наших людей, – сказал Тнагыргин. – Каждому хочется взглянуть на советского китобоя и сравнить его с иностранным. О них у нас очень плохая память осталась. Впрочем, не будем о них вспоминать. Старые времена ушли навсегда. А вот и мой дом.

Тнагыргин указал на деревянный домик, окинул его довольным взглядом.

– Скоро все будем жить в таких. Пока вот из чукчей только я один перебрался в дом. Так сказать, для примера. Остальные наблюдают за мной: как я себя в нем чувствую. – Он засмеялся. – Шаман предсказывает мне быструю смерть в этом доме.

– И ему еще верят? – спросила Горева.

– Пока верят. – Лицо Тнагыргина стало озабоченным. – Старое не скоро исчезает. Только вот недавно начали мы грамоте обучать чукчей, приучать к самым простым культурным навыкам.

– Папа! Папа! – прервал Тнагыргина звонкий мальчишеский голос.

Все обернулись на него. К Тнагыргину бежал мальчик лет семи, одетый в кухлянку и торбаса. Голова его не была покрыта, и черные коротко подстриженные волосы торчали ежиком. В руках у него был длинный тонкий шест. Потрясая им, мальчик кричал:

– Смотри, какой я себе остол нашел.

– Мой сын, – гордо сказал Тнагыргин китобоям.

Прижавшись к отцу, малыш исподлобья посматривал на незнакомых людей. Его лицо отличалось от отцовского. В нем было много от европейских черт – и в разрезе глаз, и в очертаниях носа, и в более светлом цвете кожи.

– Как же тебя звать? – наклонилась к нему Нина.

– Ваня... – проговорил мальчуган и чуть попятился от Горевой. но в ту же секунду закричал обрадованно: – Мама! Мамочка!

Ваня стремглав понесся навстречу подходившей женщине. «Жена Тнагыргина русская!» – Горева и ее спутники с удивлением смотрели на женщину. Журба силился припомнить, где он видел это лицо. А она, потрепав сына по голове, низким грудным голосом сказала:

– Опять ты без шапки. Вот я тебе задам! – Затем приветливо улыбнулась морякам: – Здравствуйте, товарищи. Извините, что задержалась, не встретила вас. Только что принимала роды. Чудесный ребенок. Здоровяк. Три с половиной килограмма.

– Мальчик? – спросил Тнагыргин.

– Все мужики только и ждут мужиков. Нет, назло тебе у Кымытваль родилась девочка.

Моряки продолжали с любопытством смотреть на русскую женщину, оказавшуюся в далеком чукотском поселке на берегу Ледовитого океана, а Журба буквально впился глазами в ее лицо. «Что за черт, – говорил он себе, – мерещится мне, что ли? Да это же...»

– Елена Васильевна! – громко вырвалось у боцмана. – Товарищ Захматова?! – Все обернулись к нему. Боцман сделал шаг вперед.

Несколько секунд Захматова смотрела на Журбу, потом ее глаза радостно засверкали:

– Боцман... ты? Ну вот и встретились! – она схватила его руку, крепко пожала. – Журба... значит, стал советским китобоем. Здорово. А помнишь, ты еще сомневался, что...

– В дом, в дом. – Тнагыргин не был так удивлен, как Горева и Орлов, которые никак не могли понять, каким образом Журба и Захматова оказались знакомыми.

Когда все вошли в домик, гостей поразили чистота и уют, царившие в маленькой комнате и кухне. Вся обстановка была европейская, а оленьи шкуры на полу и шкура белого медведя на стене придавали комнате особенно уютный вид. Этажерка, заполненная книгами, батарейный радиоприемник, патефон с набором пластинок говорили о том, что хозяева домика не чувствовали себя отрезанными от культурного мира. А картинам и прекрасным изделиям из моржовой кости, украшавшим комнату, могли позавидовать и в московской квартире.