Фонтаны на горизонте

«Как он прав», – сочувственно подумала Захматова, и в ней шевельнулась жалость к этому большому человеку, который вынужден почти всю свою жизнь проводить в море, в далеких скитаниях, рисковать своей жизнью и для чего? Для своего благополучия или обогащения? Нет, для обогащения какой-то компании, каких-то людей, которые, быть может, никогда и не бывали на китобойных судах, не видели, не знают и не хотят знать, как живут китобои – Бромеет, матросы... «Есть ли у Бромсета семья, дети, жена? – неожиданно подумала Захматова. – Как они должны его ждать, как, наверное, скучают», Елене Васильевне взгрустнулось. Она вспомнила о своем муже. Погиб он за то, чтобы русские люди не были вот такими же несчастными, как иностранные китобои. Ей до сих пор трудно привыкнуть к мысли, что его нет, что он навсегда ушел от нее.

Захматова так погрузилась в воспоминания, что не замечала, как она машинально брела по траве. Бромеет, воровато оглянувшись по сторонам, обнял ее сзади за плечи и прижался губами к шее.

Елена Васильевна, очутившись в сильных объятиях, ощутив на шее прикосновение горячих жадных губ гарпунера, не сразу поняла, что же произошло. А он, не встретив немедленного сопротивления, истолковал это по-своему. Руки его стали властными и грубыми. Он повернул Захматову к себе лицом, поцеловал ее в губы так сильно, что ей стало больно.

«Что он делает? Как он смеет?!» – Захматова чуть не задохнулась от овладевшего ею возмущения. Она попыталась вырваться, но Бромсет держал ее крепко. Он становился все смелее, и его прикосновения, его ищущие руки, его шумное и прерывистое дыхание так оскорбили Елену Васильевну, точно облили ее грязью. «Бежать отсюда, бежать от него, не слышать его дыхания, не видеть его...» – Захматова рванулась от Бромсета так неожиданно резко, что он выпустил ее. Елена Васильевна отступила от гарпунера на шаг и почувствовала себя совершенно спокойной. Она с размаху ударила Юрта по лицу. Он протянул к ней руки, чтобы снова обнять, но она, не уклоняясь, снова и снова ударила гарпунера. Удар пришелся по глазам. Юрт невольно прикрыл их ладонью. В нем вспыхнула злоба. Как она смеет бить его? Сейчас он схватит ее. Но когда Бромсет открыл глаза, полный готовности исполнить свою угрозу, он не сделал ми одного движения. Захматова стояла рядом с ним, гордо вскинув голову и смотря ему прямо в лицо своими полными презрения и бесстрашия глазами. Их блеск сказал Бромсету больше, чем могли бы сказать любые слова. Эта молодая женщина не боялась его. Он для нее был сейчас таким маленьким и гаденьким, что Бромсет, поняв свое поражение, пробормотал:

– Простите, я не хотел...

– Молчите, Бромсет, – неохотно заговорила Захматова и как-то пренебрежительно махнула рукой. – Молчите... Вам нечего говорить... Вы просто... – она снова махнула рукой, – просто... Я хотела о вас лучше думать... Идемте к шлюпке...

Елена Васильевна повернулась и неторопливо зашагала к берегу. Ей захотелось быть сейчас одной в своей каюте. Ее больше не радовала ни зелень травы под ногами, ни ласковый ветер, ни сверкающее море. Оно как будто потускнело. Все стало скучным, неинтересным, как бывает для человека, у которого неожиданно запачкали мечту...

Бромсет покорно шел за Еленой Васильевной. Она была впереди него, в трех-четырех шагах. Вокруг никого не было. Так что же он медлит? Но Бромсет знал, что он не сможет больше приблизиться к Захматовой. Она не боялась его. Он, как человек, который может быть ее товарищем, перестал для нее существовать. И Юрт это хорошо понимал. Но почему так произошло, почему он не смог взять эту женщину, он, которому многие правила общежития кажутся смешными? На этот вопрос Юрт не мог бы ответить. Пожалуй, впервые он потерпел поражение и теперь с удивлением думал об этом.

На «Вегу» они возвращались молча. Бромсет несколько раз пытался заговорить, извиниться, но Елена Васильевна останавливала его тем движением руки, которым отгоняют назойливую муху.

– Молчите, Бромсет... Молчите...

Мысли ее сейчас были далеки от него и от того, что он позволил себе на берегу. Захматова думала о Петропавловске, где бы ей сейчас хотелось быть, о друзьях-партизанах. Сколько она с ними была вместе, сколько провела походов, но ни разу никто из них не позволил себе такого грубо-грязного к ней отношения. «Когда люди борются за светлое будущее, у них и светлые мысли и чувства», – пришли на память где-то вычитанные ею слова. – Как это правильно».

Елена Васильевна не предполагала, что ее прогулка с Бромсетом на берег не только принесет ей горечь и чувство омерзения, но вызовет и более серьезные результаты.