С того дня между ним и маркизой разгорелась настоящая война. В кругу придворных он высмеивал манеры мадам де Помпадур, а поскольку вдобавок ко всему был еще и неплохим рифмоплетом, то из-под его пера вышли десятки «пуассонад». Все самое жесткое и оскорбительное, что только можно было придумать, сочинил его злобный ум. Гнева короля он не боялся, чувствуя себя незаменимым (кстати, подобной самоуверенностью грешили практически все министры Франции), да и Людовик не любил скандалов, старался по возможности избежать неловких ситуаций, не мог даже намекнуть человеку, что он недоволен, и только когда его терпение окончательно истощалось, ограничивался тем, что посылал письменное извещение об увольнении.
А мерзкие стишки появлялись буквально каждый день. Как-то, сев ужинать, мадам де Помпадур развернула салфетку, в которой обнаружила очередной листок бумаги с похабными словами:
Этот прозрачный намек был понятен всем придворным (ни для кого из обитателей королевской резиденции не являлось секретом, что маркиза страдает молочницей). И если до этого вечера маркиза старалась не обращать внимания на подобные опусы, этот до крайности расстроил ее. Сразу после ужина у нее случился приступ лихорадки, а вслед за ним выкидыш. Маркиза расплакалась и сказала королю, что этот Морепа когда-нибудь убьет ее, и все же король не смог удалить от себя пасквилянта, поскольку он давно знал его, находился с ним в дружеских отношениях. С Морепа было приятно работать, и он на самом деле являлся неплохим министром. Оставалось последнее – объединиться с другим своим врагом – Ришелье, что маркиза и сделала, поскольку Ришелье ненавидел Морепа еще больше, чем королевскую фаворитку.
Вместе с Ришелье мадам де Помпадур сочинила целый меморандум, в котором Морепа обвинялся в растрате и ослаблении французского флота. Доказательства были буквально высосаны из пальца, и Морепа с легкостью удалось доказать собственную невиновность. Мало того, он снова не удержался, чтобы не лягнуть мадам де Помпадур: «Я думаю, те деньги, что предназначались для строительства кораблей, давно уже разошлись, но по другим каналам», – и он весьма выразительно посмотрел на маркизу.
Тогда маркиза решила выступить с открытым забралом и сама отправилась к своему врагу. Между ними состоялся короткий диалог.
– Я прошу вас пояснить, кому принадлежат все эти отвратительные стишки, – сразу же объявила маркиза.
– Как только мне станет это известно, я сразу же сообщу королю, – насмешливо глядя на нее, сказал маршал.
– Не слишком-то вы любезны с дамами, к которым благоволит его величество, – сдержанно откликнулась маркиза.
– О, что вы, мадам, как раз наоборот. Я всегда уважал королевских фавориток независимо от того, кем они являются.
Через полчаса после этого незапланированного визита о содержании разговора знали все обитатели Фонтенбло. Вечером на балу Морепа доложили, что, мол, прошли слухи, будто утром у него побывал весьма интересный посетитель.
– Да, – громко сказал Морепа, рассчитывая, что его услышат все присутствующие. – Только пусть не надеется: ничем хорошим для нее это не закончится. Как известно, любовницам я всегда приносил одни неудачи. Если припомните, однажды ко мне заглянула мадам де Мальи; так и двух дней не прошло, как на ее месте объявилась ее сестра. К тому же обо мне принято думать, будто именно я отравил мадам де Шатору. Как видите, дамам подобного сорта я не могу принести ничего, кроме несчастья.
На этот раз он зашел чересчур далеко, и кажется, всем, кроме него, это было совершенно ясно. Как и следовало ожидать, эти слова не миновали апартаментов короля. Однако беспечный Морепа на следующее утро проснулся в лучезарном настроении: ему предстояло отправиться из Фонтенбло в Париж на свадьбу. Перед отъездом он повстречался с королем, и Людовик XV вел себя как обычно. Морепа старался развеселить его и, будучи в ударе, заставил его величество хохотать чуть ли не до слез. Когда же министр перешел к основной части разговора, сказав, что уезжает на свадьбу, Людовик слегка улыбнулся и сказал: «Ну что ж, желаю вам хорошенько отдохнуть и повеселиться» и вместе с мадам Помпадур и друзьями отправился провести время за чаепитием в павильоне пруда Карпов. Он очень любил этот уединенный уголок Фонтенбло, с южной стороны примыкавший ко двору Источника. Его Величеству очень нравилось бывать здесь, любуясь на огромных рыб со сверкающей чешуей, величественных и красивых по-королевски, переливающихся самыми невероятными красками. Каждый из этих карпов, ручных и принимавших корм прямо из рук, имел собственное имя: Аврора, Авантюрин, Золотое Солнце, Радужное Зеркальце…