Фонвизин

Презирающая учение и старающаяся дать сыну образование лишь потому что «ныне век другой», Простакова выглядит полной противоположностью знакомых Фонвизину лейпцигских ученых педантов: если те, изучая высокие науки, «не смыслят ничего, что делается на земле», то русская дворянка изо всех сил старается связать науку с известной ей жизнью и, не найдя искомой связи, «бесполезные» науки отвергает. Прекрасный психолог, но никудышный математик Митрофан оказывается не в состоянии решить задачку, по условию которой он и его спутники, домашние учителя Цифиркин и Кутейкин, должны поровну разделить найденные на дороге 300 рублей. «Врет он, друг мой сердечный! Нашед деньги, ни с кем не делись. Все себе возьми, Митрофанушка», — предлагает свое решение практичная Простакова и тут же объявляет математику «дурацкой наукой». Узнав же от Стародума о назначении неизвестной ни ей, ни Митрофанушке «еоргафии», дикая помещица отзывается о ней как о науке «не дворянской». По мнению Простаковой, математика не нужна, потому что если «денег нет, что считать? Деньги есть — сочтем и без Пафнутьича хорошенько», а география не имеет смысла, потому что отправляющемуся в путь дворянину достаточно сказать: «Свези меня туда, — свезут куда изволишь».

Правда, смешные ответы невежественной Простаковой являются результатом вольной или невольной, но «провокации» со стороны ее собеседников. Ведь в каждой математической задачке Цифиркина непременно фигурируют деньги, и у плохо знакомой с предметом Простаковой не могло не сложиться впечатление, что математика — это наука о денежных расчетах; из разъяснений же Стародума, что география необходима «на случай» «ежели б случилось ехать, так знаешь куда едешь», Простакова поняла лишь, что география — наука о передвижении на извозчике. Глупейший ответ бесконечно невежественной хозяйки дома вызывает само упоминание просвещенными гостями науки истории. «То, мой батюшка, он еще сызмала к историям охотник», — говорит Простакова, искренне полагая, что речь здесь идет об историях скотницы Хавроньи, и все члены семейства Простаковых-Скотининых столь же искренне разделяют это ее убеждение. Видно, что к этой «науке» госпожа Простакова относится весьма снисходительно. Митрофан же свое оригинальное представление о науках создает без всякой посторонней помощи: на совсем не наводящие вопросы Правдина о грамматике отвечает, что дверь, «приложенная к своему месту», будет «прилагательна», а дверь, не навешенная, «так та покамест существительна».

В самом начале второго действия Правдин получает достойного собеседника и союзника в борьбе с поместными «животными» — молодого офицера Милона, влюбленного в Софью и потерявшего ее из виду, ведущего в Москву военную команду и случайно оказавшегося в имении, где безраздельно господствует Простакова и томится его возлюбленная. Каждый из положительных героев рассказывает свою историю: Милон раскрывает приятелю «тайну сердца», а Правдин извещает его о своем намерении остановить творящееся в имении Простаковых беззаконие. Будучи членом здешнего наместничества, он по поручению своего начальства объезжает окрестные имения и «из собственного подвига сердца» примечает всех «злонравных невежд, которые имея над людьми своими полную власть, употребляют ее во зло бесчеловечно». Выясняется, что наместник этого края со всем возможным «усердием исполняет» «человеколюбивые виды высшей власти» и полностью соответствует идеалу, описанному в «Учреждении для управления губерний» 1775 года: «Государев Наместник не есть Судья, но оберегатель Императорского Величества изданного узаконения, ходатай на пользу общую и Государеву, заступник утесненных и побудитель безгласных дел», призванный «пресекать всякого рода злоупотребления», в числе которых — «тиранство и жестокость».