Фьорды. Ледяное сердце

На яхте обед готовят к шести, было еще полно времени, я успею проведать Малыша и предупредить тетушку, чтобы не дожидалась меня к ужину. По дороге из отеля я хотела еще заглянуть на яхту и отправить кого-нибудь из матросов помочь Андресу доковылять обратно – выглядел он скверно, от переменчивой погоды или от нагрузки у него разболелась нога. Но он уверил меня, что это лишние хлопоты. Он немного посидит у огня в тепле, и все пройдет. Я принесла ему большой клетчатый плед, пару подушек и сварила какао, засыпав в него дополнительную ложку сахара. Глупо, конечно, но мне всегда кажется, что сладкое – лучшее средство от любой хворобы и душевной тоски.

Когда я пришла, тетушка как раз запихивала Малыша в свитер – сделать это было непросто, потому что он прижимал к себе ледянку. Сынишка обожает снег и, конечно, устроит страшный крик, если лишить его вечерней прогулки. Поэтому тетушка Фрита пообещала взять его с собой – загонять овец. Лучше бы им прихватить с собой телефон и фонарик, заметила я: снег вроде бы прекратился, но неизвестно надолго ли. Словом, погода дрянная, электричество того и гляди вырубится. Но тетушка только губы поджала и принялась недовольно бурчать – мобильную связь она считала совершенно лишней выдумкой и бессмысленной растратой. На мобильник, который я привезла ей вместе с Малышом, никто, кроме меня, ни разу не позвонил. Да и мне трезвонить день-через день нужды не было – куда Малыш отсюда денется? Он же не ангел, чтобы улететь, и не рыба, чтобы уплыть. Собрать овец в тридцати шагах от дома она и сама в состоянии, даже собаки не держит: кормить еще да слушать, как зверюга гавкает и подвывает ночами – кому это нужно? Без фонарика она тоже обойдется прекрасно.

Может, она и старая, но уж никак не слепая!

Вообще, раз я взялась помогать, шла бы лучше к приезжим, а не стояла над душой. Она всю жизнь справлялась без помощников и сейчас обойдется.

Под такое умиротворяющее ворчание я переоделась – никакой особой одежды у меня при себе нет, пришлось ограничиться народной рубашкой с кружевами, которую я последний раз надевала на праздник святого Ханса [37] лет пять назад. Амулет древнего культа «людей йоруба» очень уместно смотрелся на фоне грубого льняного полотна. Насколько возможно, я упорядочила расческой не-мои черные волосы, замоталась в длинное черное пальто, сквозь снег и ветер двинулась к пирсу.

16

Яхта болталась у пирса так, что даже издалека было ясно – дополнительный якорь ставить никто не думал. Андрес еще не вернулся, но один из матросов помог мне взобраться на борт. Двое его коллег переговаривались у бака, насколько я поняла по отрывочным фразам на английском, которые донеслись до меня: они ухитрились утопить якорь. Морские суеверия относят такое происшествие к числу самых худых примет. Рассказывают, в давние времена за такое матроса обматывали линем и заставляли нырять в прибрежную муть, пока не отыщет пропажу. Или хуже того, привязывали к якорной цепи вместе с пушечным ядром или просто валуном побольше и сбрасывали в воду на замену якорю. Надеюсь, Андрес не сторонник таких традиций и просто устроит головомойку своим матросам.

Разгуливать по яхте в отсутствие хозяина мне неловко, единственное, что я себе позволила, – снять пальто и заглянуть на камбуз, о чем сразу пожалела. Там хозяйничал строгий дядька в колпаке и шейном платочке, суливших много мишленовских [38] звезд. Ошпарил меня таким взглядом, что я покраснела, как отварной лобстер – несмотря на то, что отлов этих членистоногих в Норвегии запрещен, – и прикинулась, что ошиблась дверью. Положа руку на сердце, кушать очень хочется, я надеялась стянуть какой-нибудь ма-а-аленький кусочек из сырной тарелки.

Наверное, это очень удобно – всегда иметь под рукою французский ресторан.