Читаем Форексмен (СИ) полностью

Но тот на уговоры не поддавался. Филипп махнул рукой и по очереди влил в себя содержимое двух стопок.

Какой может быть разговор между пьяным и трезвым? Филипп нес всякую чушь, винегрет плохо сочетаемых фраз. Миша сперва делал вид, что слушает, потом загрустил, а потом и вовсе стал умирать от скуки. Филипп продолжал пить. Графинчик пустел.

Легко ли обидеть пьяного? Достаточно одного слова или действия. Мешок по зову шеф-повара отошел на кухню, а когда вернулся несколько минут спустя, Филипп бил тарелки.

Раскрыв рты и выпучив глаза, вокруг его столика столпились официантки, но ни одна из них не решалась возразить человеку, с которым хозяин просидел весь вечер. Да и что три молоденьких девушки могли сделать разбушевавшемуся дебоширу?


На улице стемнело. Прекрасная весенняя прохлада наполнила воздух. Зажглись фонари. Объемные буквы вместе со сковородой красиво подсвечивались. Но Филипу это было не интересно. Его вели под руки – в такси. Мешок хмуро взглянул на часы и понял, что отправлять пьяное тело в общагу слишком поздно. Пришлось пораньше закрыть ресторан и везти перебравшего друга к себе домой.

Приехав, он дотащил тело до лифта. От остальных нетранспортабельных тел оно отличалось тем, что у него вполне живо двигались ноги и более-менее сохранялось равновесие – достаточно покрепче взять за плечи и задавать направление. Но в лифте у тела вскрылась одна неприятная особенность, присущая всем пережравшим телам: оно рыгнуло и моментально заблевало стены и пол. Мешок едва отскочил, чтобы уберечь свои брюки и туфли.

В квартире тело было уложено на диван. Спустя некоторое время оно захрапело.

– И он еще меня называет Мешком?! – пробубнил Миша и устало побрел в свою комнату.


Так бывает: засыпает тело, а просыпается человек. Филипп открыл глаза и долго не мог понять, где он. У Миши в этой квартире он еще не был и с минуту лежал в непонятках, пока не вспомнил вчерашний вечер. Точнее, то, что было до того, как графин с водкой начал пустеть.

Когда мозг осознал, где он и что он, почувствовалась головная боль и общее хреновое состояние. Рядом на табуретке стоял стакан воды, валялась пара таблеток, телефон и записка. Филипп с трудом потянулся за ней и стал читать едва разборчивый почерк: «Я на работе. Чтобы полегчало, выпей таблетки. Будешь уходить – ключи в прихожей, у меня есть запасные. Если что – звони»

«Как скажешь…» – подумал Филипп, но мысли давались так тяжело, что он решил пока обойтись без них.

Поднялся, проглотил таблетки. Из коридора в комнату смотрело зеркало. Филипп остановился, глянул издалека. Взъерошенные слипшиеся волосы, кривое заспанное лицо. Мятая одежда.

«Доброе утро, маргинал!» – поприветствовал внутренний голос. Он, странным делом, в отличие от обычных мыслей, не вызывал в мозгах болевых ощущений.

«Доброе утро… как там тебя? Ну да, голос. Просто безымянный голос»

«Ну, как, всё в жизни устраивает? Всем доволен?» – ехидно поинтересовался безымянный друг.

«Нет. И ты прекрасно знаешь: подобный вопрос задевает за живое»

«А как еще на тебя подействовать, если не задев за живое?! Иных инструментов у меня нет, а из задницы тебя вытаскивать уже пора»

«Серьезно? Когда это я успел туда залезть?»

«В последние несколько недель только и делаешь, что лезешь»

«Нашелся, добродетель! Может, я и в заднице, но здесь временами кайфово»

В ванной комнате оказалась классная душевая кабинка. С подсветкой, струями воды, бьющими вертикально из стен, и функцией активного гидромассажа.

Филипп закрыл дверцы и включил воду. Теплый пар быстро заполнил пространство. От воды потеплее он с восторгом закатил глаза. Затем на пару секунд повернул кран в сторону холодной, параллельно слушая нравоучения своего голоса в виде длинного монолога. Он был внятен и громок, поэтому шум воды ему не мешал.

Филипп вышел, обтерся полотенцем, а назидания продолжались.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее