Форестьера

Девушка показала на узкую полоску земли около домика.

— Вот здесь. А что?

Баруччи вместо ответа сбросил пиджак и, прежде чем девушка успела что-либо сказать ему, молча принялся работать с мотыгой.

— Что же это, Паоло?! Паоло, подождите, я не хочу!..

Баруччи не слушал. В его сильных руках мотыга выворачивала огромные комья, дробила их затылком и легко и ловко разравнивала серую измельченную землю. Через полчаса указанная полоска земли была готова. Баруччи отер пот, струившийся у него с лица, и с веселой улыбкой вскинул мотыгу на плечо.

— Вот и все! Это пустяк!

— А мне очень неловко и стыдно, что вы для меня работали! — заговорила девушка, — вы и без того целый день работаете, а тут еще… Право, мне стыдно!

— Какая это работа?! — тряхнул головой Баруччи и неожиданно для самого себя спросил:

— Правда, что вы революционерка, и ваш царь хотел вас удушить?

— Откуда вы знаете? — рассмеялась девушка, но тут же стала серьезной и печально кивнула головой: — Да, правда, Паоло! Я — эмигрантка!

— А наш король хороший! — подумав, сказал Баруччи и снова с любопытством посмотрел на собеседницу. Хрупкая, с нежной, почти не тронутой загаром, кожей, девушка эта ничем не походила на человека, способного совершить что-нибудь такое, за что вешают или сажают в тюрьму. От девушки не укрылся его взгляд. Она улыбнулась.

— Что? Ничего страшного нет, Паоло? Ах, наивный вы человек! Многого вы еще не знаете, Паоло, если верите в вашего короля!

— Почему? Наш король действительно хороший! — убежденно повторил Баруччи.

— Если бы он был хорошим, Паоло, он не был бы королем! — ответила девушка. — А раз он король, он должен в силу этого поддерживать существующий порядок, который вам, например, вряд ли кажется справедливым. Этот порядок для богатых, но не для вас и не для тех, кто трудится, обогащая своим трудом небольшую кучку людей.

Баруччи совсем не ожидал, чтобы эта золотоволосая, хрупкая девушка могла говорить серьезные вещи, и, не находя, что возразить, пробормотал:

— Это верно, синьорина, но… Это так, но…

Он перебросил мотыгу с одного плеча на другое и некоторое время стоял молча. Потом приподнял шляпу и улыбаясь проговорил:

— Доброй ночи, синьорина, я пойду!

— До свидания, Паоло. Большое вам спасибо!

Эту ночь Паоло долго не спал. Он думал о золотоволосой чужестранке и о своем короле и, вспоминая, как вчера его прогнал с бульвара полицейский, приходил к выводу, что, пожалуй, золотоволосая форестьера права: существующий порядок — порядок для богатых, а не для тех, кто трудится…

— Король здесь, конечно, ни при чем, — пытался он все же оправдать своего Витторио-Эммануэле, — но было бы лучше, если бы этот порядок вещей чуточку изменить…

III

Упорной работой троих людей засоренная пустошь превратилась в правильный прямоугольник прекрасно возделанной земли, разбитой на правильные поперечные гряды. Кустики посаженной гвоздики были ограждены каждый миниатюрным частоколом из колышков, опутанных тонкой бечевой, чтобы помешать развалу куста.

Все это требовало кропотливой работы, и трое людей трудились с раннего утра и до поздней ночи.

Форестьера, из домика над оврагом, часто приходила на пустошь и, часами наблюдая за работой, говорила:

— У нас в России не знают такого кропотливого труда. Как это не похоже на наши полевые работы!

И рассказывала о труде русских крестьян. В ее рассказах Марио, Беппину и Баруччи больше всего поражала необъятность российских пространств. Они никак не могли себе представить равнины, тянущиеся на сотни верст без каких-либо признаков жилья. Непонятным для них было и то, что в России огромные пространства земли лежали невозделанными.

Слушая ее рассказы, Баруччи каждый раз загорался желанием попасть в эту далекую, неведомую страну, с ее богатствами, с ее могучими лесами и полноводными реками, и каждый раз, улыбаясь, добавлял:

— Только ваш царь мне не нравится!

Девушка тоже улыбалась и говорила:

— Подождите, Паоло, придет время, и его не будет! Русская революция не за горами. Рано или поздно, но мы его свергнем!..

И Баруччи, сам не зная, почему, верил этим словам золотоволосой обитательницы домика над оврагом.

Вечерами к форестьере часто приходили друзья, русские. Баруччи быстро научился отличать их от французов. Прежде всего они отличались от последних костюмами, вернее — какою-то особою небрежностью в одежде, и необычайно громкими спорами, затягивавшимися часто далеко за полночь. Иногда споры неожиданно прерывались, и их сменяли странные, тягучие песни, отдаленно напоминавшие Баруччи песни пастухов Кампаньи. Один из мотивов Баруччи запомнил и как-то вечером спросил форестьеру, что это за песня.

— Вам нравится, Паоло? Это песня на смерть рабочего Чернышева, — пояснила девушка.