Форма времени: заметки об истории вещей

Рассматривая неполные классы, мы должны вкратце изучить смежную – и оставшуюся неосвоенной – тему прерванных, застывших или «истощенных» классов. Примеры таковых довольно часты в жизни непризнанных изобретателей, чьи открытия оставались невостребованными на протяжении многих лет, пока счастливый случай не открывал глаза на них тем, кто был способен их продолжить. Подобные случаи известны в истории науки: знамениты фундаментальные генетические исследования Грегора Менделя, которых не замечали в течение сорока лет. Немало их и в истории искусства: взять хотя бы Клода Леду, чье неоклассическое использование форм чистой геометрии при Наполеоне предопределило строгие абстракции интернационального стиля в ХХ веке; или Джозефа Пакстона, еще в 1850–1851 годах реализовавшего при помощи готовых сборных металлоконструкций пророческие пространства из стекла и металла Хрустального дворца в Лондоне. Первопроходцы обладают способностью находить решение общезначимой проблемы задолго до того, как она выявится для большинства. Действительно, сама формулировка проблемы часто обязана своей окончательной формой этим опережающим свое время талантам.

Не менее частым, чем забвение, поводом к образованию незавершенных классов является завоевание, когда победитель ликвидирует местные институции, заменяя их собственными. Если победитель, как Александр или Кортес, может предложить какие-то заманчивые выгоды, он делает продолжение многих традиций не только ненужным, но и невозможным. Locus classicus[67] подобной незавершенности – Америка XVI века, где местные начинания быстро заглохли как под ударами Конкисты, так и в виду привлекательности превосходящего европейского знания.

В то же время создание колониальной испанской цивилизации в Америке можно рассматривать как классический случай расширенных классов. Они возникают, когда изобретения и открытия, сделанные в обществе-источнике, переходят в колонию вместе с людьми – механиками и ремесленниками, нужными для развития соответствующих областей деятельности. Латинская Америка до 1800 года представляет собой впечатляющий пример испанского расширения, хотя есть и множество других случаев меньшего территориального и демографического масштаба, также иллюстрирующих этот момент, например установление ислама в христианской Испании вестготов или эллинизация Индии войсками Александра.

Должно быть, в силу самой природы событий незавершенные классы оказываются хуже документированными, чем расширенные: завоеватели и колонисты обычно плохо хранят память о том, что делают люди, чьи традиции они стремятся уничтожить. Тем не менее христианская этика испанских колонизаторов в Америке породила исследователей-энциклопедистов туземной культуры, таких как епископ Диего де Ланда на Юкатане, брат Бернардино де Саагун в Мексике или отец Бернабе Кобо в Центральных Андах. Именно им мы обязаны необычайно полными сведениями об обычаях, существовавших в тех местах вплоть до XVI века. В предметах этого времени, изготовленных мастерами из числа мексиканских индейцев, бросается в глаза резкая замена одного визуального языка другим, произошедшая в течение одного поколения, чья жизнь пришлась на середину XVI века.

В высокогорной Мексике ацтекское искусство было вытеснено пиренейским платереско в 1525–1550 годах. Здесь нас особенно интересует системный возраст двух этих визуальных языков. Испанские формы платереско в это время находились уже на стадии завершения своей истории. Порывистая экспрессия, неудержимо диссонантная энергия, характеризующая ранние образцы платереско, к 1540-м годам в Испании уступает место более сдержанной манере: на первый план выходят пропорциональные гармонии, заимствованные у итальянских теоретиков предшествующего столетия. Поэтому то, что пришло в Мексику, было уже системно старым, будь то запоздалые отголоски позднесредневековой орнаментики, не самая актуальная итальянская идиома или даже активная на тот момент испанская традиция платереско.

С индейской же стороны существовала ацтекская скульптура, которая демонстрировала исключительное владение символическим языком смерти и жизненной силы. Это было новое искусство, созданное общими усилиями многих подвластных ацтекам народов и наверняка вобравшее в себя племенную традицию энергичной экспрессии; скорее всего, оно сложилось не раньше правления Ауисотля в конце XV века, то есть менее чем за поколение до прихода испанцев. Имен этих талантливых скульпторов мы никогда не узнаем, однако нет сомнений, что это было системно новое искусство, уступившее место более старому, завезенному из Испании. Их разница в системном возрасте не была значительной, зато в техническом оснащении и в силе предшествующей традиции испанское искусство обладало огромным превосходством.

Для нас этот пример ценен тем, что нам достоверно известно о незавершенности местного ряда: он прервался преждевременно, и впоследствии ему так и не выпала возможность прийти к своему естественному завершению. Перед нами чистейший случай незавершенного культурного ряда, прерванного расширенным.